Джози Литтон - Мечтай обо мне

— Я отродясь не видывал таких жалких трусов! — распинался он, раскрасневшись от удовлетворенного тщеславия. — Позволили скрутить себе руки, как старой бабе! Вам бы юбки носить! А может, вы их носили там, в своих ледяных норах? Откуда нам знать, может, у ваших женщин тоже растут бороды!

На этот раз сопровождающие засмеялись вполне искренне — шутка вышла удачная. Комендант упер руки в бока, выпятил грудь и принялся расхаживать перед дверями, ни дать ни взять индюк.

— Кровь Господня, ну и народец! Шеи прямо бычьи, а задору ни на грош! Или, может… — он помедлил, смакуя то, что собрался сказать, — может, вам не терпится убраться на небеса, в эту нашу Валгаллу? Говорят, храбрые воины пируют там наравне с богами. Где уж вам понять, что даже ваши презренные боги не сядут за один стол с таким жалким сбродом!

Краем глаза Вулф уловил движение и едва слышно произнес: «Нет!» Рядом замерли.

— Вы сгниете здесь, — продолжал сэр Дорвард. — Еще будете умолять меня о глотке тухлой воды и ломте плесневелого хлеба. Будете грызть друг другу глотки из-за каждой пойманной крысы. Я мог бы отдать приказ застрелить вас, но это будет слишком милосердная кара. Я уморю вас голодом и жаждой, как того, без сомнения, желал бы лорд Хоук. Умирая, вы будете проклинать матерей за то, что они дали вам жизнь.

Когда и это не вызвало никакой реакции со стороны пленников, румянец на щеках коменданта стал близок к апоплексическому. Он подскочил к дверям и вцепился в решетку одного из окошек, бешено вращая глазами и брызгая слюной.

— Что ж, раз вы так покорны, почему бы вам не позабавить моих людей? Почему бы не передраться между собой нам на потеху? Победитель получит миску похлебки и проживет дольше других.

Взгляд сэра Дорварда заметался от одного пленника к другому и в конце концов остановился на Вулфе. Даже в столь непринужденной позе тот излучал угрозу, хотя вопреки всем оскорблениям и хранил молчание.

— Ты! — рявкнул комендант. — Начнем с того, что…

Дальнейшее осталось невысказанным. Сквозь оконца можно было видеть, что наверху лестницы, ведущей вниз в хранилище, распахнулась дверь. В залитом солнцем проеме стояла женская фигура. Не отдавая себе отчета, Вулф вскочил на ноги и сделал шаг вперед. Можно многое сказать о человеке по его силуэту. В данном случае контуры говорили, что нежданная гостья высока и стройна. Когда она заговорила, голос удивительно подошел к силуэту: низкий, звучный, полный мягкости — голос, равно пригодный для того, чтобы обольщать мужчину и баюкать ребенка. Он касался слуха ласково, как солнечный луч касается щеки, и порождал невольную дрожь удовольствия.

— Что происходит, сэр Дорвард? Почему эти люди под замком?

Комендант отдернул руки от решетки, словно обжегся, и повернулся, держа их по швам. Лихорадочный румянец на его щеках сменился бледностью.

— Миледи, это викинги! — объяснил он поспешно. — Их судно село на мель примерно в миле от форта, что позволило патрульному отряду взять их в плен.

— И что же, стычка вышла кровопролитной?

— О нет, миледи, совсем наоборот! Эти люди сдались без боя.

— В таком случае, почему их посадили под замок?

Сэр Дорвард перевел дух, стараясь сохранить самообладание. Вулф невольно пожалел этого недалекого человека.

— Но ведь… ведь это викинги, миледи!

— И что же? Мы рады гостям из северных стран, особенно если это купцы. Возможно, они хотят завязать с нами торговлю.

— Торговлю! — Сэр Дорвард возвел глаза к небесам. — Да вы только взгляните на них!

Вулфу показалось, что в глазах коменданта мелькнуло нечто похожее на подозрение, и он придвинулся ближе, надеясь отвлечь его. Но тут леди Кимбра начала спускаться по лестнице, и присутствующие ненадолго забыли обо всем остальном. Вулф расслышал за спиной дружный приглушенный возглас, но не обернулся. Он пожирал молодую женщину глазами. Он был наслышан о сестре лорда Хоука, но слухи были столь противоречивы, что он не придавал им значения. Говорили, например, что прекраснее ее нет женщины. Из-за ее несравненной красоты родной брат отослал леди Кимбру в глухую провинцию из страха, что христианский мир погрязнет в войнах за обладание ею.

Зная, как сильно преувеличены любые слухи о женской красоте, Вулф решил, что леди Кимбра в лучшем случае очень хорошенькая, но оказавшись с ней лицом к лицу, подумал, что на этот раз молва не ошиблась — эта женщина была прекрасна.

Она стояла в полосе света, укрытая, как плащом, пологом роскошных каштановых волос, в которые солнце вплетало золотые нити. Глаза ее в этом царственном обрамлении были не карими, а бездонно-синими, как морская даль в ясный день. Oвал ее лица был безупречен, ресницы густы, нос изящен, а губы полны, трепетны и словно созданы для поцелуев. Столь же совершенны были линии ее фигуры. Здесь было все: и гордый разворот плеч, и высокая грудь, и невозможно тонкая талия, и округлые бедра — все то, что так пленяет мужчину. Она напоминала видение, мечту, сладкий сон, потому что женщина из плоти и крови не может не иметь хоть какого-нибудь изъяна, пусть мельчайшего. У леди Кимбры не было ни единого. Невозможно было представить ее обувь грязной, волосы пыльными, а кожу опаленной солнцем. Создание столь эфемерное не может испытывать жажду или голод, произносить грубые слова, страдать от жары. И уж тем более оно не способно испытывать земные страсти. Оно попросту не от мира сего.

Ее бы вывалять в грязи!

Эта мысль сформировалась сама собой, явилась незваной и показалась на редкость удачной. В сознании прошла целая череда картин, одна соблазнительнее другой, и каждая сводились к одному — столкнуть леди Кимбру с ее высокого пьедестала.

«Спокойствие, — мрачно напомнил себе Вулф, — торопиться некуда, судьба этой женщины ясна». Она сама предрешила ее, отвергнув брак, который принес бы мир и процветание тысячам людей — отвергла в манере, оскорбительной для гордости викинга, и тем самым подписала себе приговор. Ему предстояло овладеть этой надменной, тщеславной женщиной, растоптать это воплощенное себялюбие, сломить ее волю, уничтожить ее достоинство и сделать рабой страстей, которые пробуждал самый ее вид. Он жаждал мести и желал насладиться ею сполна.

Кимбра ощутила взгляд мрачных серых глаз еще до того, кик поймала его. Он был откровенно оценивающим, но вместо того, чтобы оскорбиться, она была странным образом польщена, что, конечно же, не делало ей чести. Прежде она никогда не испытывала столь низменных эмоций, теперь же подумала о том, что при других обстоятельствах позволила бы себе поразмыслить о них и о человеке, их пробудившем. В нем было что-то пугающе-притягательное.

Чисто инстинктивно Кимбра прибегла к испытанному средству, а именно оттеснила все эмоции и сосредоточилась на главном. Она в совершенстве умела воздвигать стену между собой и бурным, грубым, полным насилия миром. Вот и теперь она обратилась к сэру Дорварду мягко, но с железной решимостью в голосе: