Джудит Айвори - Искусство соблазна

— Быть правым — еще не все.

Эмма поджала губы и отвернулась, сложив руки на груди. Листы документов трепыхались на ветру. И тут она посмотрела на Джона неожиданно просветлевшим взглядом.

— Сын Мейбела изучает право. Он работает в какой-то адвокатской конторе в Лондоне. Он мог бы...

— Господи, да отступись ты! — Джон выпятил верхнюю губу, накрыв ею нижнюю, и раздраженно вздохнул. — Даже если ты захочешь, чтобы дело слушалось в Лондоне, не надейся: он пошлет очередную апелляцию. Он, помяни мое слово, доберется до палаты лордов.

Эмма рассмеялась. Патетика Джона вкупе с его простонародным языком создавала комический эффект. Джон между тем продолжал:

— Этот чертов негодяй, что задавил твоего ягненка, — виконт. Виконт, повторяю. И он не снизойдет до деревенской курицы, что кудахчет над своим ягненком. Он тебя просто не замечает, Эмма.

Эмма пренебрежительно фыркнула, но сказать ей было нечего.

И делать тоже нечего. Она понимала, что суд в Лондоне ей не выиграть. Да она бы и не поехала в Лондон — столицу она ненавидела не меньше, чем «лордов», тех, что Джон называл на просторечный манер «лардами». Мать-шотландка звала их «яхами» — этих мальчиков из частных дорогущих школ, считавших, что они правят миром. Как же она ненавидела этого чертова сноба, живущего на холме, — ненавидела за его надменность, за деньги, за власть, что позволяла ему держать у себя на побегушках любого, принадлежащего тому же классу, что Эмма!

Но она справилась с собой. Ненависть не должна управлять ее поступками. Пустяки. Лондон слишком далеко отсюда, а здесь у нее дом, ферма, соседи. Соседи, что предлагают ей своих баранов для случки, и она воспользуется их добротой, поскольку следующей весной стадо ее должно принести приплод. И жизнь войдет в привычную колею. Ей и так некогда было скучать. Она едва управлялась с работой. Откуда взять время, не говоря уж о средствах, чтобы продолжать бессмысленную борьбу с виконтом из-за ягненка!

Все кончено. Она проиграла.

Эмма взглянула на стопку бумаг, которую продолжала сжимать в руке.

— Спасибо, Джон. Думаю, ты прав. Как мне ни хочется с этим соглашаться, ты действительно прав.

Эмма решительно засунула бумаги в карман пальто и направилась к дому. Джон проводил ее до развилки, а дальше пошел своим путем: его дом был в деревне, а ее — через луг.

Но посреди луга она, сама не замечая того, остановилась и, вытащив из кармана документы, принялась их читать.

Йорк. Деньги по чеку надлежало получить там с четверга, и Йорк был не так уж далеко — час до Харрогейта, а там два часа на поезде.

«Не будь дурой», — сказала она себе.

И все же взгляд ее был прикован к подписи. К чужой подписи, подписи, не действительной для сумм свыше указанной.

Эмма встала против ветра. Зимнее солнце ярко освещало документ. Эмма внимательно изучала его, каждую закорючку. В расшифровке подписи значилось: Стюарт Уинстон Эйсгарт. Имя и фамилия. Никаких титулов. Впрочем, этот негодяй никаких благородных титулов не заслуживал.

— Ну что же, Стюарт, — обратилась она к документу, и ее передернуло от звука этого недостойного имени. Стюарт.

Йорк. Йорк — не Лондон. Туда можно и съездить. Она успеет обернуться за день.

Стюарт, Стюарт, Стюарт. Ей требовалось больше, чем имя, и в документах она нашла то, что было ей нужно. Она пролистала все бумаги, пока не наткнулась на искомое. Документ был заполнен от имени Стюарта Уинстона Эйсгарта, правомочного и достопочтенного виконта Монт-Виляра, виконта Эйсгарта, барона Даркастера Килнвика, барона Эйсгарта Дейра, баронета, состоявшего на службе у королевы Виктории. Эта цепочка титулов не могла не вызвать у нее здорового смеха. Можно подумать, что там целая армия людей, тех, что выпускают законы и распоряжения, принадлежащие классу и полу, которым будто бы самим Богом заповедовано править миром — придумывать законы и соответствующим образом их толковать.

Какая жалость, что больше она не играет в игры с такими, как он.

В руках опытного специалиста стрижка овец напоминает балет. Настоящий мастер способен снять с барана руно за один прием, словно куртку с него снимаешь. При этом баран, которого стригут, при иных обстоятельствах мог бы запросто весьма крепко боднуть женщину чуть ли не с него весом. Эмма знала, какими самодовольными и нетерпимыми бывают бараны. Если вы собираетесь лишить барана его роскошной шубы, надо очень хорошо уметь обращаться с ножницами.

Отец Эммы, которого не стало десять лет назад, был знаменитым стригалем. Свою небольшую семью он содержал имея крохотное стадо, но зато едва ли не каждому соседу помогая стричь овец. Он был человеком неразговорчивым и если все же открывал рот, то в основном произносил то, что так или иначе относилось к его профессии. Никогда нельзя добиваться ничего от овцы силой. Танцуйте с ней — и она ваша. Эмма росла, полная благоговейного восхищения перед искусством отца, и мечтала о том времени, когда она сама сможет совершать этот танец. Увы, до отца ей было не подняться — рост не позволял. Задумываясь о том, что подвигло ее на аферы с Заком, она приходила к выводу, что в основе ее стремления «стричь простаков» лежало именно это с детства впитанное преклонение перед тем, как ловко отец управляется с баранами, заставляя их расставаться с собственной шубой без сожаления. Все у них в Лондоне шло как по маслу. До одного прекрасного дня, который прекрасным никак не назовешь. До того момента «игра» казалось ей веселой и совсем не опасной. Действительно, жертвы мошенников отделывались испугом, никакого реального вреда им не наносили, а побочный продукт оказывался весьма полезным — деньги, которые нежно изымались у тех, кто имел их в достатке, благодаря очевидной жадности их прежних хозяев непременно вернулись бы к ним сторицей.

Стрижка баранов — вот что занимало мысли Эммы, сидящей у высокого, с двойным остеклением и бархатными портьерами окна Йоркского банка. Этого упрямого барана нужно остричь.