Виктория Александер - Визит сэра Николаса

— Николас, вы просто восхитительны. — Герцогиня рассмеялась. — Сказать по правде, это был бы не совсем обыкновенный случай — присутствие в стаде волка, который боится ягнят.

— Вы попали в точку, мэм. — Николас повернулся к дамам и отвесил общий весьма почтительный поклон. — Леди, примите мои поздравления с началом сезона и пошли вам Бог веселые Святки.

— Увидим мы вас на рождественском балу Эффингтонов? — спросила герцогиня.

— Я не пропущу его ни за что в мире. Всего доброго, ваша милость. — Николас повернулся к Элизабет: — Всего доброго, леди Лэнгли.

— Всего доброго, сэр Николас, — сдержанно попрощалась Элизабет, у которой внутри все дрожало от предвкушения событий сегодняшнего вечера.

Николас направился к двери. Элизабет смотрела ему вслед. К нему же были прикованы взгляды всех дам, которые вполголоса судили и рядили о том, как обаятелен, внимателен и заботлив сэр Николас.

— Любопытно, кто ему помогал, — послышался у Элизабет за спиной голос Жюль.

— Разумеется, люди «Фортнума и Мейсона», но это не имеет особого значения, — заметила герцогиня. — Самое главное, что он пришел на помощь Элизабет, показав себя с хорошей стороны.

Ник откинулся на спинку кресла, в котором сидел за письменным столом, и невидящим взглядом уставился на дверь библиотеки.

Что, черт побери, ему с этим делать?

Он машинально побарабанил пальцами по крышке стола. Элизабет настаивала на искренности между ними, но искренность — понятие расплывчатое и ускользающее, подверженное чисто личностной интерпретации. Какого рода искренность Лиззи имела в виду? Хотела ли она что-то узнать о его прошлом? Но прошлое есть прошлое, и его откровенность по этому поводу может причинить ей боль, и даже глубокую боль.

Что, если — при всяческом уважении к искренности как таковой — скрыть от нее это? Могут ли они с Элизабет начинать совместную жизнь, имея друг от друга тайны.

Он посмотрел на венские часы на каминной полке. Помещенная в нижней части часов забавная механическая игрушка — движущаяся фигурка сапожника, который своим молоточком отбивал секунды, — обычно вызывала улыбку у Николаса, но сейчас его интересовало только время. У него оставалось больше часа до приезда Элизабет. Более чем достаточно времени, чтобы переодеться к ужину, но слишком мало, чтобы все-таки найти ответ на мучивший его вопрос.

Проклятие, ответа, кажется, не существует. Во всяком случае, удовлетворительного ответа. Ник испустил долгий тяжелый вздох. Давно уже он не чувствовал себя до такой степени неуверенным. Да, любовь, вне всякого сомнения, дело тяжкое. Она туманит голову и лишает возможности мыслить хоть сколько-нибудь рационально.

Он не знал, как ей сказать, но понимал, что если умолчит, а она выяснит все сама, то не поверит, что он всего лишь хотел защитить ее. И не простит никогда.

Нет, он определенно должен ей рассказать. Но вовсе не обязательно делать это сегодня. Николасу сразу стало легче. И не обязательно завтра. Он усмехнулся. Почему бы не отложить до пятой годовщины свадьбы, а еще лучше — до десятой. Даже до двадцатой. Иметь в приятной перспективе. По крайней мере есть шанс, что с течением времени она сочтет его признание не более чем отчасти любопытным.

В дверь громко постучали, и сразу вслед за этим на пороге появился Эдварде:

— Простите, сэр, леди Лэнгли приехала.

—Уже?

Ник вскочил. Либо часы врут, либо… Он обрадовался. Если Элизабет приехала раньше назначенного времени, значит, она очень хотела его поскорее увидеть и с трудом дождалась, когда разъедутся гости. Он, разумеется, больше всего на свете хотел быть с ней. Заключить ее в объятия. Выслушать милые слова благодарности за то, что он помог ей устроить ошеломительное чаепитие…

— Николас.

Элизабет не вошла, а ворвалась в комнату. Небрежно кивнула, после чего ее подбородок поднялся на предельную для него высоту, плечи развернулись, а грудь со всей четкостью обозначилась под тканью платья.

— Ты рано…

— Я не могла дождаться.

Слова были те самые, но тон Элизабет…

— Твои гости остались довольны? —Да.

Николас пригляделся к ней. Она явно чем-то раздражена. Или за что-то обижена на него. Он покопался в памяти, но ничего тревожного не обнаружил.

— Элизабет, — начал он, стараясь говорить как можно спокойнее и размереннее, — не произошло ли…

— У тебя есть что мне сказать? — произнесла она деланно беззаботным тоном. Глаза ее были устремлены на Николаса, а рукой она нашарила и подняла маленький кувшинчик времен династии Мин.

— Что ты собираешься с этим делать?

Она посмотрела на кувшинчик с таким выражением, словно не осознавала, что у нее в руках.

— Я считала, что уже избавилась от этой привычки. — Элизабет сдвинула брови. — До твоего возвращения.

— От какой привычки? — спросил он с некоторой опаской.

Я повадилась бить вазы, Николас, — ответила она, пожав плечами, как будто держала в руке черепок от дешевого глиняного горшка, а не бесценное изделие древних мастеров.

— Да, я обратил на это внимание. — Он смотрел на кувшинчик. — Ты бьешь только вазы?

— По преимуществу да, но иногда подворачивается под руку горшок, чашка, какое-нибудь блюдо, иногда стеклянный стакан. Я даже не припомню точно, когда это началось. Думаю, желание разбить что-нибудь достаточно увесистое возникает в результате неудовлетворенности жизнью. — Она перебросила кувшинчик из руки в руку, как мальчик перебрасывает мячик. Николасу очень хотелось, чтобы больше она этого не делала. — У этой вещицы вес достаточный, кстати говоря.

— Эта вещица очень ценная. — Николас вышел из-за стола. — Редчайшая и очень, очень старая.

— У тебя много денег.

— Эта вещь не восстановима, другой такой не существует.

— А, ну тогда очень жаль. — Она стала рассматривать кувшинчик. — Кажется, это началось, когда родился Кристофер. Я даже не припомню, по какому поводу я грохнула первую вазу, но чувство удовлетворения и облегчения помню хорошо. И понимаю, почему предпочла бить именно вазы.

— Я, признаться, этого не понимаю, — заметил Ник.

— Стаканы, например, особенно хрустальные, слишком легкие и потому не дают должного удовлетворения. Не то что хорошая ваза.

— Терракотовый кувшинчик, — поправил он. — Что же спровоцировало тебя на сей раз?

— Кувшинчик подвернулся под руку. — Лиззи вызывающе прищурилась. — Так тебе нечего мне сказать?

— Вроде ничего особенного, — ответил он, думая про себя, что хорошо бы уберечь кувшинчик.

— Совсем ничего?

Он недоуменно пожал плечами.

— О мисс Годвин?

— О Тедди? — У Николаса упало сердце. Она что-то узнала или это просто подозрение? — С чего ты взяла…