Дженнифер Блейк - Южная страсть

Он все смотрел на нее.

— Если бы ты могла выбрать, если бы могла сказать, который тебе ближе, кто бы это был?

— Я не хочу выбирать.

— Но если бы?

Она уже открыла рот, чтобы сказать, что предпочитает Рэнни, но остановилась, увидев огонь в его глазах. Этот огонь напомнил ей о ненастной, дождливой ночи, непрошеных удовольствиях, о раскачивавшемся пароме и блаженстве экстаза. Вопрос был нечестным, потому что ответить на него было невозможно. Летти предпочла бы, чтобы он был и тем и другим. Она страстно желала, чтобы он мог быть и тем и другим.

Слева от Рэнсома в лесу послышался шум. Из тени на солнце вышел какой-то мужчина. Высокий, в грубых рубашке и штанах, в разбитых сапогах. В руке у него был револьвер.

У Летти перехватило дыхание, и прежде чем она успела издать предупреждающий крик, мужчина заговорил.

— Советую тебе выбрать Рэнни, — медленно проговорил Мартин Идеи. — Шип слишком дик, способен на любую выходку. Вряд ли из него получится хороший муж.

Рэнсом, заметив, как у Летти расширились глаза при виде чего-то за его спиной, развернулся еще до того, как Мартин заговорил. Все мышцы напряглись при виде оружия. Он осторожно расслабился и встал перед Летти. Не спуская глаз с Мартина, он произнес:

— Уверен, она тебе благодарна за совет, Мартин.

— Я думаю. Так же как я благодарен тебе за то, что ты выманил ее из экипажа для меня. Я боялся, что она может уехать, но полагал, что ты этого не допустишь, и давно следил за тобой. Умно, правда?

— Блестяще.

— Я знал, что ты это оценишь. Ты был всегда таким сообразительным, Рэнсом. Я даже удивлялся, что ты не подозреваешь, что я, используя твои символы, перекладывал на тебя вину за то, что творил.

— Мне приходило это в голову, но ведь ты был Моим другом, моим и Джонни.

Мартин пожал плечами:

— Ты и Джонни оба такие доверчивые. Вас было даже неинтересно обманывать.

— А убивать его было интересно?

— Совсем нет. Знаешь, что он сделал? После того как ты отправил его в Техас, он вернулся сюда. Он приехал ко мне среди ночи и предупредил, что собирается во всем признаться. Он хотел, чтобы я приготовился к последствиям. И. я приготовился. Мы выехали вместе. А когда на дороге никого не было, я застрелил его. Он выглядел таким удивленным. Даже не знаю, почему у него был такой вид.

Он говорил так легко, совсем без эмоций, кроме, пожалуй, насмешливого самодовольства. Звук его голоса действовал Летти на нервы.

— Да потому, что он был человеком чести, который не мог предать друга, которого мучило то, что он предавал других, незнакомых ему людей. Вам этого, конечно, не понять.

— Честь? У меня ее было предостаточно до войны. Больше, чем достаточно, и чести, и благородства, и гордости. Только все это из меня выбили при Шило и Геттисберге и еще в дюжине других сражений, а потом и в тюрьме у янки, пока я не подкупил охранника и не бежал. Честью не наполнишь желудок, она не прекратит боль и не вернет того, что потеряно. Она не стоит ломаного гроша, ваша честь.

— Но без нее человек — не более чем животное.

— Хорошо, в таком случае я — животное, богатое животное.

— А еще вор и убийца, — Летти разглядывала его узкое лицо, пустые глаза, узкие плечи и поражалась, как ей могло когда-то прийти в голову, что он мог быть Шипом. Наверно, она была слепа, она сама ослепила себя.

Он безжалостно улыбнулся. Улыбка не сделала его взгляд менее холодным.

— Забыли еще — «саквояжник». Но им я больше не буду. Я выхожу из игры. Хватит уступать дорогу напыщенным бывшим рабам. Хватит лизать сапоги «саквояжникам», быть у них мальчиком на побегушках. У меня будет больше денег, чем за всю жизнь раньше, и я буду важным господином. И для этого нужны только деньги, не честь.

— Ты ошибаешься, — сказал Рэнсом.

— Разве? Посмотрим, когда я возьму этот новый конвой с золотом, когда я буду сидеть в Новом Орлеане с домом в районе Гарден, с аристократической женой-креолкой, когда я буду дефилировать между кофейной и салуном днем, а по вечерам буду ходить в оперу, а ночи проводить у своей любовницы-квартеронки на Рампарт-стрит.

— Этого не будет.

Глаза Мартина сузились.

— О, это будет. Только вы уже этого не увидите, ни ты, ни мисс Летти.

— Тебе это не сойдет с рук.

— Неужели? У меня ведь нет чести, и я решил, что ты опять будешь козлом отпущения. Ну, а что касается мисс Летти, у меня с ней кое-какие счеты. Она оставила меня привязанным к дереву в одном нижнем белье на съедение комарам. Больше того, она взяла мои деньги, мои часы. Она подстроила, чтобы меня обнаружил отец Анжелики и запретил ей ехать со мной в Новый Орлеан. Из меня сделали дурака. Да, у меня на нее зуб.

— Кажется, мы еще не квиты, — бросила Летти, вскинув подбородок. — Из-за вас убили моего брата.

— А вот это не так.

— Но ведь наверняка… наверняка вы навели на него грабителей.

— Нет.

Летти похолодела и сжалась в комок. Это было страшнее, чем человек, который целился в нее. Она уже поверила в теорию тетушки Эм, захотела поверить. Теперь старые подозрения вернулись, и она почувствовала себя больной и неожиданно старой. Она медленно повернулась, чтобы посмотреть на Рэнсома Тайлера.

Рэнсом ответил ей взглядом, понимая, что сейчас происходит у нее в голове, сознавая также, что ничего не сможет сказать в оправдание. Он уже сказал ей все у прозрачной, холодной воды ручья, где погиб Генри Мейсон. Или она верит ему, или не верит.

Летти опять повернулась к Мартину. Подавленным от горя голосом она сказала:

— Все-таки это вы.

Он улыбнулся весело, как человек, который пережил триумф и хочет, чтобы кто-то знал об этом.

— Нет, я не подстраивал его убийство. Я сам его убил.

От боли Летти потеряла голос. Она прошептала:

— Вы…

— Это был почти несчастный случай, почти. Я знал, что он везет золото один. А мне нужно было отвезти в Монро кое-какие документы. Так, ничего секретного и важного. Я нагнал его у ручья. Не помню, что у меня тогда было на уме. Я устал быть бедным, мне надоело наблюдать, как другие — янки, чужаки, жирные дураки вроде О'Коннора — обогащались, хватали все, что плохо лежит. Мы спустились к воде напиться. Он встал на колени, чтобы взять черпак. Это было так легко, так легко. Я не мог отказаться от соблазна.

Картина, которую он нарисовал, была такой яркой, что Летти все живо представила. Она прикрыла рот руками, потому что боялась, что ее стошнит.

— Так это все и началось, у ручья. Потому что случайно меня там увидели двое джейхокеров, бандиты по имени Лоуз и Кимбрелл. Они забрали половину золота, будь они прокляты, и пригрозили, что если не буду снабжать их нужными сведениями, они донесут на меня. Но они не знали, с кем имели дело. Ведь игра могла вестись в обои ворота. Я предложил, что буду добывать сведения, но в обмен на половину награбленного. Иначе шериф узнает их имена. Все шло прекрасно, тем более что запас панцирей саранчи и шипов не иссякал.