Рексанна Бекнел - Непорочная грешница

— Вот как? Стало быть, она сделала из меня дурака? Да ничего подобного, потому что из нас двоих дурак — это ты! Если эта чертова Беатрис ухитрилась до такой степени запудрить тебе мозги, что стала казаться тебе милой и привлекательной, тогда… тогда, ради всего святого, женись на ней сам!

Экстон не стал дожидаться появления Беатрис. Вместо этого он направился в единственное место, где мог остаться наедине со своими мыслями, то есть в часовню. Там не было ни единой души, и ни один звук снаружи не проникал сквозь толстые каменные стены, когда Экстон в задумчивости усаживался на деревянную скамью.

«Женись на ней сам!»

Эти слова, которые он в запале крикнул Питеру, несказанно его взбудоражили, заставляя вновь и вновь возвращаться к мысли, которая кому угодно показалась бы безумной.

Мысль, родившаяся в его затемненном гневом сознании, позволяла по-иному взглянуть на перспективу возвращения к прежней жизни — той самой, какая в мгновение ока была разрушена, когда на стол его ранним весенним утром легло послание, написанное рукой герцога Генри. В самом деле, если Питер женится на леди Беатрис, то… Экстон покачал головой и замер, устремив взгляд себе под ноги. Имел ли он право задумываться о женитьбе на женщине, которая сделала все, что было в ее силах, чтобы не позволить ему осуществить свои намерения?

Наверное, все-таки имел, поскольку его восхищала храбрость этой женщины, ее несгибаемый характер и преданность тем людям, которых она любила. Если бы женщина с такими душевными качествами находилась с ним рядом…

Экстон снова покачал головой. Его цель была достигнута, но кто же в результате остался в дураках, как не он? Ведь Линии никогда не согласится выйти за него замуж. Он был с ней неоправданно жесток и слишком часто заставлял ее страдать. К тому же было неясно, как все сложится у Питера с Беатрис.

Экстон поднял голову. Он находился в святом месте. «Надо воззвать к небесным силам и молиться о вразумлении», — подумал он, и у него появился проблеск надежды. Может быть, ему следует вознести молитву святому Иуде, к которому часто обращалась Линии — ведь этот святой защищал перед господом всех тех, кто готов был отчаяться и кому нечего было больше терять?

Он обратился к святому Иуде с короткой, но горячей молитвой, моля ниспослать успех его безнадежному делу. Потом он поднялся с колен, вышел из часовни и отправился на розыски брата.

В часовне Экстон дал святому Иуде множество самых разных обетов и собирался их исполнить — все до единого. Но прежде он должен был вернуть себе Линии, даже если бы ради этого ему пришлось бороться с целым миром — и с Линии в том числе.

Линии выскользнула из замка, затесавшись в небольшую компанию деревенских жителей, состоявшую из четырех крестьянок и шести-семи ребятишек. Она надела свой привычный наряд — нательную рубашку из грубой шерсти и старое, но крепкое платье серого цвета. Волосы перевязала простым кожаным шнурком, а в руки взяла холщовую торбу с самым необходимым. Хотя было тепло, Линии завернулась в выцветший суконный плащ с капюшоном и изменила походку — теперь она двигалась неровным, подпрыгивающим шагом, припадая на одну ногу. Со стороны ее можно было принять за крестьянку, служившую в замке по найму и возвращавшуюся домой после длинного трудового дня.

Оказавшись за пределами Мейденстонского замка, Линии намеренно замедлила шаг и постепенно стала все больше отставать от своих случайных спутников. Хотя они еще некоторое время с любопытством на нее оглядывались, но, благодарение богу, ждать ее не стали.

Когда они подошли к деревне, Линни свернула в сторону — к реке, берега которой поросли лесом. Только оказавшись как можно дальше от замка, она могла почувствовать себя в безопасности. Но вот почувствовать себя счастливой было значительно трудней, и Линни сомневалась, что ей когда-нибудь это удастся.

Куда идти и как добраться до места — два вопроса не давали ей покоя. Естественно было бы направиться в аббатство Рамсей, но Линни опасалась, что в случае если Экстон кинется ее разыскивать, ему в голову придет та же мысль и он с легкостью ее выследит.

Но главное — она просто-напросто не знала, где находится аббатство, а спрашивать дорогу у жителей деревушки Линни не осмелилась.

Она остановилась, чтобы передохнуть, под огромным раскидистым деревом, которое было таким старым, что кора на нем растрескалась и поросла мхом. Казалось, древний тис сник под бременем веков, и Линни тоже поникла головой, хотя и по другой причине. Где-то в ветвях жалобно выводила свою бесконечную песню сойка. Стая грачей поднялась с деревьев, потревоженная появлением молодой женщины. Потом птицы успокоились и снова расселись по веткам, не переставая при этом громко галдеть.

«Трусиха! Трусиха! Трусиха!» — казалось, выкрикивали они высокими резкими голосами, обвиняя Линии в малодушии. Она и в самом деле проявила трусость, сбежав из замка и бросив на произвол судьбы отца, бабку и любимую сестру. Да что там говорить — ей недоставало смелости даже напомнить себе о том, что в этом самом лесу они с Экстоном предавались любви.

Она отошла в сторону от памятного тиса и двинулась вперед, углубляясь в заросли. Теперь уже можно было не опасаться, что ее заметят, — деревья вокруг стояли сплошной стеной. Повинуясь внезапно возникшему чувству, Линни решила идти вдоль берега против течения реки. Рано или поздно она набредет на какую-нибудь деревеньку, а уж там обязательно найдется человек, который укажет ей дорогу к аббатству или расскажет, как добраться до близлежащего города.

В течение часа она двигалась без всяких происшествий. Солнце стало медленно клониться к горизонту, знаменуя начало бесконечного летнего вечера. По дороге ей не встретилось ни одной живой души — только один раз она услышала отдаленный свист, словно кто-то подзывал собаку.

Когда растительность на берегу редела, она прибавляла шаг, когда же дорогу преграждал бурелом, приходилось замедлять движение и с осторожностью пробираться через хитросплетения мертвых стволов и ветвей. Скоро ей сделалось жарко, и она скинула плащ. Чтобы юбка не цеплялась за ветки, ее пришлось подвернуть повыше.

Через какое-то время мелькнули первые проблески надежды, что побег, быть может, удаются. Сердце уже не колотилось, как прежде, в сумасшедшем ритме, а билось размеренно и ровно, хотя постепенно Линни начала уставать. При всем том она положила себе не останавливаться на отдых и идти всю ночь — или, по крайней мере, до тех пор, пока не достигнет какого-нибудь селения.

Появилось чувство голода, и Линни потянулась за краюшкой ржаного хлеба, которую предусмотрительно положила себе в торбу. Однако, прежде чем она успела поднести хлеб ко рту, послышалось ржание лошади, и она, словно громом пораженная, застыла на месте.