Рексанна Бекнел - Непорочная грешница

Лоб Экстона пересекала глубокая морщина — знак тягостных размышлений. Он сидел в массивном кресле хозяина замка и сосредоточенно разглядывал штандарт с гербом де ла Мансе, украшавший каменную стену.

«Что-то случилось», — сразу же поняла Линии и неверной походкой направилась к нему через весь пустынный зал. Услышав ее шаги, он мгновенно, резким движением повернулся в ее сторону.

Да, произошло нечто ужасное — и Линии стала догадываться, что именно. Когда же она увидела длинный с пергамента, который он сжимал в руке, догадка превратилась в уверенность. Сердце у нее трепыхнулось пойманной птицей, а потом заколотилось с бешеной силой. Ему все было известно!

— Экстон… — прошептала она едва слышно помертвевшими губами.

Линии не знала, с чего начать свой рассказ и как объяснить то, что случилось, но понимала, что единственный выход — это заставить его попытаться ее выслушать. Он, однако, одарил ее таким презрительным и ненавидящим взглядом, что она сразу же замолчала и попятилась назад. Даже если бы Экстон стукнул ее с размаху кулаком в лицо, она вряд ли испытала бы удар более болезненный.

— Я получил послание от герцога Генриха. Оно содержит новость, которая тебе наверняка покажется небезынтересной.

Простирая к нему руки, Линии сделала шаг вперед.

— Экстон!

— Нет уж, теперь тебе придется молчать и слушать меня! — Он поднялся и возвышался над ней грозный и неумолимый, как скала. Лорд Мейденстон выносил обвинительный приговор самой презренной из своих подданных. Экстон взял со стола пергаментный свиток. — Король Английский терпит поражение в войне с молодым герцогом. Он сдает ему один город за другим, графство за графством. Стефан будет вынужден уступить Генриху всю страну, ну а потом — и свою корону. Не так сложно сделать вывод, что дух короля сломлен, а тело утомлено бесконечными сражениями и походами. Отсюда следует, что долго он не продержится и вскоре править страной будет герцог Нормандский.

Экстон свернул свиток, разгладил его по краям и снова положил на стол. Потом он сошел с помоста, на котором стояло его кресло, и ступил на каменные плиты пола. Казалось, ему удалось отчасти овладеть собой, но его лицо — подобие высеченной из камня маски — еще больше пугало Линни, нежели вспышки ярости, посещавшие ранее милорда.

Неторопливыми, размеренными шагами он приблизился к ней, а потом — столь же неторопливо — обошел вокруг словно бы хотел рассмотреть Линии со всех сторон, чтобы определить, как она отнеслась к его словам.

— В послании Генриха есть еще кое-что важное, — шепнул он ей в левое ухо. Когда она повернулась к нему, чтобы встретиться с ним взглядом, он еще оказался за ее спиной. Вокруг нее словно бы ходил большой грациозный хищник, намеревавшийся поиграть с жертвой, прежде чем нанести ей смертельный удар.

Линии решила ни в коем случае не поддаваться на эту уловку и в роли жертвы не выступать. Поскольку он стоял у нее за спиной, она устремила глаза на висевший перед ней на стене штандарт с гербом де ла Мансе.

— Герцог решил рассказать тебе кое-что о нашей семье, так?

Экстон коснулся кончиками пальцев прядки ее неприбранных волос.

— О твоей семье, — негромко произнес он. — Да, о твоей а уж я-то полагал, что знаю о ней все. И тешил себя надеждой, что она мне не будет больше доставлять неприятностей. Хотя бы потому, что я проявил к ее членам куда больше милосердия, нежели кто-нибудь из них — по отношению ко мне и к моему семейству. — На этот раз он возвысил голос, и в нем снова послышались нотки с трудом сдерживаемого гнева.

Руки Экстона тяжестью легли на плечи Линни и повернули ее так, что она оказалась с ним лицом к лицу.

— Расскажи мне о своей семье, — зловеще растягивая слова, произнес он. — В особенности же о своей сестре?

Ну вот. Он сказал — «расскажи мне о сестре». Она и догадалась, что он узнал правду. Во всей ее неприглядности. Но от этого роковые его слова не потеряли и грана убийственной силы.

— Что же мне сказать о сестре? — зачем-то спросила шепотом она, в то время, как мысли ее отчаянно метались исках иных, единственно верных слов, которые смогли бы объяснить Экстону подлинную причину ее предательства.

— Ну, поведай хотя бы о том, что ее зовут Беатрис она старшая из сестер-двойняшек. Если не ошибаюсь, ее собираются просватать за Юстаса де Монфора, одного из ближайших сподвижников герцога Генри. Юстас, естественно, заявил о своих претензиях на замок Мейдестон, ведь он собирается жениться на истинной наследнице Эдгара де Валькура.

Глаза Экстона казались твердыми, как кусочки полированного серого гранита. Правда, в отличие от этого камня, которому от века полагалось хранить незамутненный покой, его взгляд полыхал мрачным огнем. И еще в нем таилась боль, но настолько глубоко запрятанная, что Липни ее не заметила.

Зато увидеть душевную боль в ее взгляде не представляло никакого труда. Но Экстону на ее боль было наплевать. Его сердце скорбело по дому, по матери и брату, по наследным родовым землям. Экстону хотелось выть при мысли о том, что его предала женщина, к которой он — впервые в жизни — испытывают чувство глубокой приязни. Неужели она, Линни, могла строить иллюзии, что ей с помощью нескольких слов удастся восстановить здание, рухнувшее благодаря ее собственным усилиям?

— Но может быть… герцог Генри отдаст предпочтение твоим требованиям?

— Не могу поверить, что герцог всей душой редеет за справедливость. Ему нравится стравливать собственных вассалов — это, так сказать, одно из его любимых развлечений ?

он подтянул ее к себе поближе, продолжая гипнотизировать остановившимся взглядом готового к прыжку хищника. ? Как твое имя?

Сердце Линни испуганно трепыхнулось и замерло.

— Я… Меня зовут Линни.

? Точная копия Беатрис. Младшая из двух сестер.

Она согласно кивнула.

? Какое удивительное взаимопонимание, должно быть, существовало между вами, коль скоро ты ради нее согласилась принести себя в жертву врагу…

— Это не было жертвой! — воскликнула Линни. Она вцепилась пальцами в шерстяную тунику у него на груди, будто пытаясь, в свою очередь, подтянуть его к себе поближе. — Я не раскаялась в своем выборе!

? Ты ради нее предавалась блуду! — Экстон резко оттолкнул ее от себя, словно одно прикосновение к ней пятнало его честь и достоинство. — Ты предавалась блуду ради нее — и ради всех остальных своих мерзких родственников!

Его красивое лицо исказилось от ярости, а слова, вырывавшиеся из уст, раскатами грома рокотали под сводами большого зала.

— Одного не могу понять — как презренные де Валькуры согласились принять такую жертву. И ты выразила желание им потакать… — Он замолчал: от волнения у него перехватило горло. Все его большое тело содрогалось от нервной дрожи, ноздри прямого носа трепетали и раздувались, а руки сами собой сжимались в кулаки.