Мэри Бэлоу - Настоящая любовь

— Герейнт. — Она с тревогой услышала, что в ее голосе появились пронзительные, дрожащие нотки. — Почему жизнь так непредсказуема, даже когда мы стараемся следовать всем правилам? Иногда я просто пугаюсь.

Она повернулась, чтобы последовать его совету. К счастью, он не пошевелился, чтобы остановить ее. Если бы он это сделал, вся ее решимость улетучилась бы и она презирала бы себя до конца жизни. Не успела она сделать несколько шагов, как дверь распахнулась.

— Какого черта здесь происходит, Гер? — В библиотеку вломился Алед Рослин, за его спиной маячил беспомощный дворецкий. При виде Марджед кузнец остановился как вкопанный.

— Полагаю, — произнес Герейнт, — ты, как и Марджед, пришел похлопотать насчет Сирис Вильямс?

Марджед заметила, что Алед смертельно бледен. Хотя, конечно, новость об аресте Сирис он воспринял тяжелее, чем она. Алед любил Сирис.

— Ничего не говори, Алед, — быстро произнесла она. — Сирис уже отпустили. Произошла ошибка.

Кузнец встретился взглядом с Герейнтом поверх ее головы.

— Ее жених подтвердил, что они были вместе, гуляли, а потом вдруг оказались среди банды мятежников Ребекки, разбегавшихся в разные стороны, — пояснил Герейнт. — Мисс Вильямс твой друг, Алед?

На одну секунду Марджед показалось, что кузнец сейчас лишится сознания.

— Можно и так сказать, — ответил он.

— Ясно, — тихо произнес Герейнт за ее спиной.

Как это странно, подумала Марджед, они снова вместе, все трое, как часто бывало в детстве, когда Герейнт затевал какую-нибудь новую проказу. И все же теперь между ними пролегла глубокая пропасть, на одной стороне которой был Герейнт, а на другой она с Аледом. И отношения между ними теперь ужасно натянуты.

— Я свободна и могу идти? — спросила она.

— А разве есть причины считать по-другому? — раздался высокомерный голос графа Уиверна за ее спиной. — Всего доброго, Марджед.

Она умчалась, бросив лишь торопливый взгляд на Аледа, когда проходила мимо. Слава небесам, что она сумела вовремя предупредить его, чтобы он ничего не выболтал по неосторожности, как она.

Она ломала голову, почему Герейнт притворился, будто не поверил ей. Почему отпустил ее? Быть может, он пытался каким-то образом загладить то, что сделал… или скорее не сделал… для Юрвина? Неужели ему не все равно?

Он повел ее домой кратчайшим путем, сначала верхней дорогой у северной границы парка, затем по холмам до отцовской фермы. Он выбрал этот путь специально, чтобы миновать деревню. Они шли рядом и молчали, пока не остановились по взаимному согласию у выхода из парка. Совсем недалеко от того места, где накануне они устроили пикник и обручились.

Лицо Сирис ничего не выражало. Она смотрела под ноги. У Харли защемило сердце.

— Сирис, — заговорил он, — они с тобой плохо обращались?

— Нет, — почти беззвучно произнесла она, покачав головой.

— Ты предала меня, — сказал он.

Только тогда она посмотрела ему в лицо. Взгляд ее был спокоен, хотя в глазах читалась боль. Он понимал, что не стоило так говорить. Предательство было взаимным, с его стороны даже большим, потому что он специально расставил ей ловушку.

— А я предал тебя, — добавил он.

— Да. — Она смотрела все так же спокойно, но теперь печально. — Почему ты им солгал?

— Потому что во всем виноват только я один, — ответил он. — Потому что тебя можно обвинить только в преданности своему народу. Потому что я люблю тебя.

Она вновь потупилась.

— Кто это был? — спросил он. Она слегка покачала головой.

— Кузнец? — Ему не хватило одного беглого взгляда, чтобы узнать всадника, тем более что он больше смотрел на Сирис, чем на человека, с которым она уехала, но всю ночь его терзала мысль, что это был кузнец.

Она уставилась в землю.

— Ты провела с ним ночь, Сирис?

Он знал, что это так. Ему пришлось возвращаться пешком от разрушенной заставы, тогда как она была на коне. Вероятнее всего, она добралась домой задолго до того, как он дошел до конца тропы, ведущей к дому ее отца. Но он все равно провел остаток ночи, наблюдая за домом. Поджидая ее на дороге, он старался убедить себя, что она давным-давно крепко спит в своей комнате. Она вернулась домой на рассвете, со стороны Глиндери.

Сирис ничего не ответила. Харли продолжал:

— Вчера ты сказала мне, что девственна. А сегодня ты можешь сказать то же самое?

Она опять посмотрела на него.

— Нет, Мэтью, — тихо ответила Сирис. — Прости. Ты захочешь отказаться от своего предложения, которое сделал мне вчера, а я должна изменить свой ответ. Прости.

— А ты пошла бы предупреждать их вчера ночью, если бы его не было с ними? — язвительно поинтересовался Харли.

— Это мой народ, Мэтью, — ответила она. — Мне не нравится, что они делают, но они делают это искренне, убежденные, что это единственный способ протестовать против невыносимых условий нашей жизни. Я пошла, потому что это мой народ.

— И потому, что ты любишь его. — Харли все никак не мог отступить от своего. — Скажи это, Сирис. Ты осталась с ним вчера ночью. Ты бы так не поступила, если бы не чувствовала к нему любви, не так ли?

— Прости, Мэтью. — Ее глаза наполнились слезами. — Мне не следовало говорить «да». Ты мне нравился, и я думала, что этого достаточно. Ты заслуживаешь лучшего.

Он ей, оказывается, нравился! Харли от бессилия сжал кулаки.

— Тебе не нужно идти дальше, — сказала она. — Будет лучше, если отсюда я пойду сама.

Он кивнул и долго смотрел ей вслед, представляя ее маленькую фигурку, распростертую под кузнецом.

— Сирис, — прокричал он ей вдогонку. Она обернулась и посмотрела на него. — Скажи своему любовнику, что я обязательно поймаю его и прослежу, чтобы его осудили по самым строгим меркам. Наслаждайся им, пока можешь. Скоро этому придет конец. Остаток жизни он проведет на каторге.

Она посмотрела на него долгим взглядом, ничего не ответила, а потом снова повернулась и пошла по холму. Он опустился на землю и, опершись локтями в поднятые колени, закрыл глаза руками. Вчера ему следовало воспользоваться ею, когда подвернулась возможность. Если бы он только знал, как все обернется, он бы насладился ею в полной мере. Он показал бы ей некоторые фокусы, которые любил проделывать со шлюхами, желавшими заработать лишнюю монету помимо основной платы. И прошлой ночью, когда настала очередь кузнеца, он нашел бы ее всю слегка помятую и в синяках.

Наверняка вчера тем всадником был кузнец. Харли поднял голову и обхватил колени руками. Он такого же роста и сложения. Кузнец был одной из «дочерей» Ребекки. А сама Ребекка — то есть сам, разумеется, ждал на холме, пока кузнец благополучно не вернулся с Сирис. А ведь он этим ожиданием подвергал себя опасности, особенно в таком заметном одеянии. С чего бы ему было ждать? Потому что он тоже знал Сирис и беспокоился о ней? Из чувства преданности к своей «дочери»? Потому что именно эта «дочь» была его близким другом? Значит ли это, что Ребекка тоже живет в Глиндери или где-то поблизости?