Мэри Бэлоу - Обещание весны

— О, вы ничего не знаете обо мне, сэр Перигрин! Ровным счетом ничего. Я прожила тридцать пять лет. И далеко не все эти годы были такими безмятежными, как те, что я провела в Эбботсфорде. Никоим образом. Если бы вы знали хотя бы половину того, что вам следует знать обо мне, то были бы признательны мне за мой отказ, поверьте.

Перигрин переступил с ноги на ногу, но не двинулся с места и продолжал смотреть ей прямо в глаза.

— Так расскажите мне, — попросил он, медленно изгибая губы в улыбке, — расскажите, что такое ужасное произошло в вашей жизни.

Грейс внезапно отвела взгляд и смотрела теперь куда-то в сторону.

— Знаете ли вы, — начала она, — говорил ли вам брат, что наш отец — лорд Поли? Барон Поли из Лестершира. Богатый и всеми уважаемый. Нет, судя по выражению вашего лица, брат не говорил вам об этом. Пол рассорился с отцом, порвал с ним из-за меня. И взял меня с собой, когда уехал из дома. В течение четырех лет, пока брат был младшим приходским священником, и пяти лет, проведенных здесь, то есть в течение девяти лет, мы не поддерживали никаких отношений с отцом и старшим братом. Перед вашим приходом я сидела здесь и пыталась решить вопрос, который мучает меня все эти дни. Должна ли я сообщить отцу о смерти его младшего сына? Сына, которого я отняла у него.

Грейс все еще смотрела в угол поверх головы Перигрина, но он все же заметил, что в глазах ее блестят невыплаканные слезы. Губы Грейс начали дрожать. Перигрин сделал шаг к ней и протянул руку.

— Мой вопрос причинил вам боль? Простите меня, пожалуйста.

Она не двинулась и ничего не ответила на эти его слова.

— Я не плакала с тех пор… Я не плакала больше девяти лет. И не думала, что когда-нибудь еще заплачу. Не думала, что у меня еще остались слезы. — Грейс уже не могла сдержать слезы и больше не владела собой. — Пол! — выдохнула она, когда Перигрин положил сильную руку ей на плечо. — Пол, о Пол…

Потом она плакала навзрыд, плакала так горько, словно сердце ее разрывалось от боли, плакала, уткнувшись лбом в плечо Перигрину, а он ласково и крепко обнимал ее обеими руками.

— Вы верите в царство небесное? — спросила она несколько минут спустя, осушив слезы платком, который дал ей Перигрин. — Верите ли вы, что Пол на небесах? Меня приучили верить таким вещам. Но как мне сохранить эту веру сейчас, если я не могу верить в Бога, по крайней мере в доброго Бога? Считаете ли вы, что он в царстве небесном? Есть ли хоть что-то доброе во всем этом?

Перигрин улыбнулся и отвел прядь волос, упавшую Грейс на лоб.

— Я знаю, как ответил бы Пол на ваш вопрос. И в этом случае, полагаю, я бы с ним согласился, хотя во многом мы не могли прийти к согласию. Даже если царство небесное не существует в вечности, оно может быть моментом времени. Я представляю, что должен был почувствовать Пол, когда понял, что бык его забодает. Пол спас жизнь ребенка и лишил смерть одной победы. Наверное, он пережил мгновения ужаса. Но я верю, что Пол также ощутил радость и ликование. Он был в раю.

Грейс уже твердой рукой поправила непокорную прядь.

— Благодарю вас. Да, вы правы. Пол именно так и сказал бы. Первое время я часто на него сердилась, бунтовала, но брат умел меня успокоить. Его доводы всегда были неопровержимы. Его проповеди были скучными, да-да, сэр Перигрин, я знаю, это так, потому что он слишком много работал над ними. Но когда Пол говорил от души, он мог убедить меня в том, что Бог существует и что он добр. Как знать?

— Вам уже лучше? — спросил Перигрин. — Не хотите ли присесть?

— Мне необходимо выпить чашку чаю, — ответила Грейс. — И я должна вам кое-что объяснить. Я до сих пор не рассказала, что привело к охлаждению между нами и остальными членами нашей семьи. Вы могли бы подождать, пока я вскипячу чайник?

— Если можно, я бы пошел вместе с вами и посмотрел, как вы завариваете чай.

Он присел на угол кухонного стола и, скрестив руки на груди, наблюдал, как Грейс наливает воду в чайник и ставит его на огонь, как насыпает чай в заварной чайник, достает из шкафа две чашки и блюдца, молоко и сахар. Занимаясь всем этим, она что-то говорила, не поднимая глаз на Перигрина.

— У меня был ребенок, — произнесла она внезапно. — Сын. Он умер. Утонул.

Перигрин проглотил комок в горле, прежде чем обрел голос.

— Я не знал, что вы были замужем.

— Я никогда не была замужем. Мой сын был ребенком моего возлюбленного.

— Понимаю.

Перигрин удивился тому, что кухня вдруг показалась ему такой маленькой и тихой.

— Уверена, что не понимаете, — спокойно сказала Грейс. — Я объясню.

Она опустилась на деревянный стул, который стоял совсем рядом с Перигрином, и не отрываясь смотрела на чайник, который уже начал шуметь и посвистывать.

— Я вовсе не собираюсь вторгаться в вашу жизнь, — осторожно заметил Перигрин. — Вы можете больше ничего не говорить мне, если не хотите.

— Мы с Полом никогда об этом не разговаривали, — продолжила Грейс. — Ни разу, хотя ради меня он отрекся от отца и брата. Я должна рассказать об этом теперь, если вы позволите. Я росла вместе с Гаретом, который был старше меня почти на год. Мы были товарищами детских игр, друзьями, собирались пожениться. Но тут он решил, что должен поступить в армию и отправиться на войну. Родина вдруг стала для него важнее, чем все наши общие планы. Гарет заявил, что мы поженимся, обзаведемся детьми и будем жить счастливо — потом. Мы стали любовниками за несколько дней до его отъезда. И он оставил мне Джереми. Моего сына.

Перигрин чувствовал ее боль, хотя Грейс сидела у стола внешне совершенно спокойная. Только в голосе звучало нечто трепетное, чего он никогда не слышал прежде.

— Он умер? — осторожно спросил Перигрин. — Ваш… Гарет?

Грейс очень долго молча смотрела на огонь. Перигрин уже подумал, что она ему так и не ответит. Но Грейс ответила.

— Да, — произнесла она, и уголок ее рта слегка приподнялся как бы в странной улыбке. — Да, он умер. А я осталась лицом к лицу с яростью моего отца, с презрением брата и невестки. Джереми чаще называли ублюдком, нежели его собственным именем. Моего мальчика всегда держали на расстоянии от его кузена и кузины… на очень далеком расстоянии.

Она встала, сняла чайник с огня, налила кипятку в заварной чайник и аккуратно накрыла его стеганым чехлом.

— На таком расстоянии, что гувернантка, которой было поручено присматривать за детьми, когда они купались в озере, даже не заметила, как трусики Джереми зацепились за какую-то ветку под водой и потянули его вниз. Она даже не различила его криков о помощи среди возгласов плещущихся в воде ребятишек. Моему сыну было четыре года. А потом я должна была терпеть душевные муки, слушая, как люди говорят друг другу, что это наилучшая судьба для незаконнорожденного — умереть, прежде чем он поймет весь ужас своего положения. Перигрин встал и налил чаю.