Мэри Бэлоу - Подари мне все рассветы

Жанне было абсолютно безразлично, имеет ли он или не имеет законное право находиться в доме маркиза. Она была рада, что он там живет, и сожалела лишь о том, что нельзя открыто завязать с ним дружбу. Ей очень редко приходилось знакомиться с мальчиками или молодыми людьми, так как в отцовском доме она вела весьма уединенную жизнь, а в школе, где она училась, учениц строго оберегали от любых нежелательных контактов с мужчинами за ее стенами.

Мучаясь от скуки и одиночества в Хэддингтон-Холле, она исподтишка наблюдала за мальчиком из окна своей спальни. И в конце концов даже влюбилась в высокого долговязого парнишку с несколько длинноватыми белокурыми волосами.

В тот вечер, когда состоялся бал, хотя ее отец и маркиза пытались убедить ее, что это вовсе не бал, она в отвратительном настроении стояла у окна своей комнаты и увидела его. Сначала он был на террасе, а потом исчез из поля зрения где-то у фонтана, должно быть, уселся на скамью. Горничную она уже отослала спать. Ее охватило возбуждение: ей захотелось незаметно спуститься вниз, выйти из дома и поговорить с ним.

Она поддалась искушению и была очарована. Она даже и не подозревала, какой он на самом деле высокий и какое красивое у него лицо с орлиным носом, четкой линией рта и губ и открытым взглядом ясных глаз. Ему было семнадцать лет. Он был уже юношей, а не мальчиком, как ей показалось поначалу.

Он был первым мужчиной, с которым она танцевала, не считая учителя танцев в школе, и первым мужчиной, который ее поцеловал — не в первый раз, когда его поцелуй был похож на отцовский, а во второй, когда его губы задержались на ее губах и она с упоением почувствовала себя скверной девчонкой. Еще не поднявшись вверх по лестнице в свою комнату, она уже знала, что влюбилась в него, а войдя в комнату и закрыв за собой дверь, зажмурилась и попыталась вспомнить, каковы на вкус его губы. Потом она открыла глаза, подбежала к окну и, спрятавшись за тяжелой бархатной шторой, стала наблюдать, как он ходит взад-вперед по террасе. Она напрасно беспокоилась — он даже не взглянул наверх.

Она влюбилась в него — влюбилась в высокого, стройного белокурого бога, которому было целых семнадцать лет и привлекательность которого еще больше усиливалась благодаря тому, что он был «запретным плодом».

Они провели вместе четыре дня, вернее, четыре вечера, когда она, как были уверены ее отец и маркиз с маркизой, должна была послушно отдыхать в своей комнате. В первый день они отправились к развалинам замка и поднялись по винтовой каменной лестнице на башню. Он шел впереди и то и дело оборачивался к ней, чтобы указать на полуразрушенную ступеньку и предупредить, чтобы она осторожнее на нее ступала. Ей было страшно, но не хотелось признаваться в своей слабости. Однако когда они поднялись на самый верх и обнаружили, что парапет, которым была обнесена смотровая площадка, разрушился до основания, она чуть не завизжала от ужаса, но взяла себя в руки и лишь тряхнула головой, храбро оглядевшись вокруг.

— Какое великолепие! — воскликнула она, широко распахнув руки. — Как, должно быть, чудесно, Роберт, быть хозяйкой такого замка и наблюдать с зубчатой стены, как возвращается домой ее рыцарь верхом на коне.

— Несомненно, после семи или более лет отсутствия, — сказал он.

Она рассмеялась.

— Фу, как неромантично! Впрочем, я не отпустила бы его одного. Я поехала бы с ним вместе, участвовала во всех походах, деля все неудобства и опасности его походной жизни.

— Ты не смогла бы, ведь ты женщина.

— Почему? Потому что это не дозволено? Или потому, что я не смогла бы вынести невзгоды? Ошибаешься, я смогла бы спать на земле и все такое прочее. А что касается того, что женщинам не дозволено, то я обрезала бы волосы и отправилась в поход в качестве оруженосца своего рыцаря. Никто бы и не узнал, что я женщина. Я не стала бы жаловаться.

Он рассмеялся и стал еще красивее при дневном свете, чем показалось ей вчера при свете луны.

Когда они спустились, она снова предложила ему поцеловать ее. По правде говоря, спускаться оказалось гораздо труднее, чем карабкаться вверх, и она была рада прислониться спиной к прочной стене и положить руки на его нежные плечи. Он, судя по всему, был сильным, несмотря на худобу.

Его руки немедленно оказались на ее талии, губы — на ее губах, а ее руки обвились вокруг его шеи. Она попробовала выпятить свои губки и сразу же почувствовала, как напряглись его губы. Ее целует мужчина, сказала она себе, высокий и красивый молодой мужчина. В которого она влюблена. Как чудесно быть влюбленной!

— Придется возвращаться, — сказала она. — В мою комнату могут послать кого-нибудь, чтобы узнать, почему я так долго сплю.

— Да, — согласился он, не пытаясь ее задерживать. — Я провожу тебя до конюшен.

Три последних вечера они гуляли по полям, перелескам и берегу озера, расположенного в миле от дома, но в направлении, противоположном развалинам замка. Погода им благоприятствовала. Солнце светило с безоблачного синего неба, а если появлялись облачка, то они были легкими, пушистыми и лишь создавали на несколько мгновений приятную тень, закрывая собой солнце. Они ходили, держась за руки, и делились друг с другом своими мыслями и мечтами так доверительно, как никогда еще и ни с кем.

Он рассказал ей, что отец собирается купить ему офицерский патент, когда ему исполнится восемнадцать лет, хотя сам он мечтает совсем о другом будущем. Пока он жил с матерью, он привык к мысли, что будет и в дальнейшем жить в деревне. Ему нравился такой образ жизни. Но он понимал, что должен чем-то заняться. Нельзя же бесконечно жить в Хэддингтон-Холле, тем более что он не является наследником своего отца.

— Становиться офицером у меня нет желания, — сказал он. — Не думаю, что мне могло бы понравиться убивать кого-нибудь.

Она рассказала ему, что ее мать была англичанкой, а ее дедушка и бабушка, виконт и виконтесса Кингсли, до сих пор живут в Йоркшире. Но папа позволил ей навестить их всего два раза за все время, которое они прожили в Англии. Папа хочет, чтобы она была француженкой и жила во Франции. Тогда как она хочет быть англичанкой и жить в Англии, со вздохом сказала она Роберту. Ей не хотелось иметь две родных страны. Жизнь такая сложная.

Ей хотелось поскорее стать взрослой, чтобы посещать балы и театры, встречаться и общаться с другими молодыми людьми. Правда, за последние несколько дней ее мысли уже не казались ей такими важными. Ей было так хорошо, что она ни о чем не хотела больше думать.

На четвертый день они лежали обнявшись на берегу озера, целовались, улыбались друг другу, смотрели друг другу в глаза. Он легонько прикасался к ее маленьким грудям, а она чувствовала, что краснеет от смущения, однако глаза не отводила и не протестовала. Ей было приятно его прикосновение, и рука его, казалось, находилась там, где ей и должно было находиться. Потом он положил руку на ее талию. Сквозь ткань платья она чувствовала ее тепло. — Роберт, — прошептала она, — я люблю тебя. Ей нравилось, что у него сначала улыбаются глаза, потом губы.