Дженнифер Блейк - Порочный ангел

— Потому что Дядя Билли взял себе любовницу.

Она ничего не понимала.

— Дядя Билли — это Уильям Уокер, так зовут его люди. У каждого из нас есть прозвище. Это знак нашего единства — тех, кто пришел сюда первыми.

— Бессмертные, — сказала она.

— Это пошло еще от костариканцев, с Риваса, а может, и раньше, с Соноры. Сейчас трудно сказать.

Задумчивость в его голосе подтолкнула ее к беседе.

— А вы, полковник? У вас есть прозвище?

Он встал как обычно резко, пересек комнату и, опершись на решетку, уставился в ночь.

— Вам это будет неинтересно. Меня зовут Грант, и вам лучше привыкнуть называть меня по имени.

— Да. — В горле у нее все пересохло. Умение контролировать себя полезно, но ей стало казаться, что толку от этого мало. — Я думаю, вы должны мне объяснить.

— Женщина, которую генерал взял под свое покровительство, — аристократка из благополучной семьи состоятельных испанцев, отсюда, из Никарагуа. Ее родители, уже покойные, были легитимистами, также, как и ее муж, пожилой мужчина, который истратил ее наследство, пытаясь возвратиться в Испанию как знатная особа. Там он и умер, даже не послав за своей никарагуанской женой, Ниньей Марией. Несмотря на сотрудничество сегодняшнего правительства с президентом-легитимистом во главе, аристократы не любят Уокера. Они негодуют из-за того, что Нинья Мария помогает ему, и за это они попросту отлучили ее от общества. — Он повернулся к Элеоноре. — Вы начинаете понимать?

Она не хотела прийти ему на помощь и покачала головой.

— Уокер назначил на сегодняшний вечер прием в честь американского министра Джона Уиллера. Все мужчины города придут: та казнь произвела впечатление. Но их высокомерные жены прислали отказ. Как будто эпидемия недомоганий поразила всех женщин Гранады одновременно. Тогда Уокер направил сигнал бедствия своим офицерам — привести на прием женщин. Он не хотел, чтобы его Нинья Мария ощутила неудобство. Но не так уж много женщин, которые даже по приказу способны украсить предстоящий прием. Что-то в вас напоминает мне Нинью Марию Ирисарри. По образу жизни, который вы вели, вы, должно быть, леди. Но на прием к генералу пойдете как моя любовница.

Кровь отхлынула от лица Элеоноры, а потом бросилась в голову с такой силой, что она едва не задохнулась.

— Нет! — сказала она и, вставая, повторила еще громче:

— Нет, не пойду! И вы, видимо, сумасшедший, если способны предложить мне подобное. Я скорее умру, чем предстану перед обществом как ваша женщина. Я ненавижу вас! Из-за вас я потеряла родину, свой дом и безопасность, свою одежду, памятные вещи и семейные реликвии. Из-за вас я опустилась до нищеты в стране, о которой еще месяц назад ничего не знала, в стране, которая разбила сердце и дух моего брата. Но несмотря на все это, полковник, я — действительно леди. Вы можете оскорбить меня, но этого вы не отнимете. Я вам не позволю. И я советую вам дважды подумать, прежде чем применять силу, добиваясь того, чего вы хотите. Мне нечего терять, и я могу сделать вас посмешищем Гранады на этом приеме.

Напоминание об утреннем событии задело полковника за живое. Он подошел к ней ближе и сказал:

— Я вижу, вы ничего не знаете о силе. Я могу заставить вас страдать гораздо сильнее, чем вы можете себе представить. И при этом не обязательно демонстрировать силу. Есть одна деталь, неизвестная вам. Вы знаете, например, где сейчас ваш брат?

— Что вы имеете в виду? — спросила она, и голос выдал ее волнение.

— Так я думаю, что вы не знаете. Жан-Поль Виллар в данный момент на гауптвахте по обвинению в пьянстве и сопротивлении военной полиции. И там он будет оставаться до тех пор, пока я его не освобожу. Может, я ошибаюсь, дорогая, — сказал он, вкладывая в ласковое обращение насмешку, — но, похоже, ваш брат послужит заложником вашего хорошего поведения. Он должен отсидеть десять дней, но выйдет ли он оттуда — зависит от вас. И от того, как вы угодите мне.

Элеонора уставилась на него. Ей хотелось защитить брата, отвести от него обвинения, но было похоже, что полковник говорит правду.

— Вы… Вы не можете поступить так.

— Не могу? А кто меня остановит? Вы спрашивали о моем прозвище. Меня называют — и это не комплимент — Железный Солдат. Потому что я всегда делаю только то, что следует делать. Под моим началом команда, которая расстреливает. Я отдаю приказы — кого наказать, кого заклеймить позором. Мне было приказано привести сегодня женщину, и я ее приведу, чего бы мне это ни стоило, какова бы ни была цена.

— Это хорошо, что вы заговорили о цене, — с горечью проговорила она.

— Не вам придется платить.

— Это как посмотреть. — Он подошел к двери и распахнул ее. — Сеньора! — крякнул он и, стоя в дверях, подбоченился, ожидая спешащую на крик худую испанку с морщинистым лицом. — Сеньора Паредес, молодая леди решила пойти на прием. Помогите ей одеться.

— Мне не нужна помощь, — объявила Элеонора. Но они оставили ее слова без внимания.

— Ее вещи прибыли, но из них мало что можно выбрать, — сказала испанка.

— Но должно же быть что-то еще, кроме того, что на ней, — нетерпеливо сказал полковник.

— Да, есть еще одно.

— Принесите.

Поджав губы, женщина сделала, как ей велели, и вернулась с корзиной из пальмовых волокон, в которой лежали вещи Элеоноры.

— Я бы хотела попросить воды помыться, — сказала Элеонора.

Она обратила внимание, как полковник Фаррелл и испанка внимательно взглянули на нее. На пароходе приходилось мыться только морской водой, в отеле «Аламбра» они с Мейзи доставляли себе удовольствие, отмокая от соли, проникшей во все поры. В доме вдовы подобных удобств не было.

Переглянувшись с худой женщиной, полковник кивнул.

— Но запомните, прием начнется через полтора часа. Генерал не любит, когда его заставляют ждать. И я тоже.

Когда шаги полковника стихли, Элеонора повернулась к пожилой женщине.

— Вам нет необходимости оставаться, — сказала она. — Я вполне справлюсь сама.

Сеньора отвела взгляд.

— Мне наказали.

— Понимаю. Вы хотите сказать, что вас приставили сторожить меня. А вас не волнует, что меня держат здесь против моей воли?

— Я ничего не знаю о причинах и не хочу знать, — отрезала она. — Я не вмешиваюсь в дела полковника.

— Вы его так боитесь?

— Он хорошо обошелся со мной, разрешив остаться в моем доме.

— Разрешив вам быть его служанкой?

— Я экономка. Да. Я делаю это за еду. Но это лучше, чем нищенствовать на улице, что ожидало бы меня и что может произойти, если я не угожу ему.

— Презренный варвар! — вспылила Элеонора, резко повернувшись, и, шурша юбками, пошла к открытому окну на галерее.

— Но он всегда справедлив.

— И вы еще защищаете его!