Дженнифер Блейк - Порочный ангел

Элеонора поставила второй сапог на пол, аккуратно выровняла носки. Под кроватью она заметила гардению, уже увядшую и потемневшую, — одну из тех, которую она вынула из своей прически вчера вечером. Элеонора подняла соцветие, выпрямилась и, повернувшись к Гранту спиной, принялась теребить лепестки. Комната наполнилась пряным ароматом увядания.

Рубашка Гранта полетела на пол, за ней — брюки. Пружины заскрежетали, словно протестуя. Он очутился сзади Элеоноры, положил руки ей на плечи и привлек к себе. Его рука дотянулась до узла пояса, легко развязала его, и полы халата распахнулись. Она почувствовала его прикосновение — уверенное и нежное.

Ее робкие слова протеста были смяты его губами. Грант повернул Элеонору к себе, освободил от халата и крепко обнял. Ее нежная грудь оказалась прижатой к его широкой груди, и каждой клеточкой своего тела она ощутила упругость его торса.

Его поцелуй был таким страстным, что дрожь пробежала по ее нервам, а губы сами доверчиво раскрылись. Остатки гардении незаметно упали на пол, когда Элеонора скользнула руками по его плечам и сцепила их у него на шее. Она ощутила терпкий запах рома и еще теснее прижалась к Гранту. Вся ее сдержанность и скованность исчезли. Она почувствовала, что тает, теряя себя в чрезмерной жажде его желания.

Вдруг Элеонора напряглась. Так не пойдет. Ведь у нее есть план — заставить его страстно желать ее, так страстно, чтобы он едва не сходил с ума, и в тот момент, когда Жан-Поль окажется на свободе, исчезнуть. Но в отсутствие полковника она не предусмотрела одного. И сейчас отвечать на его притязания — не ошибка ли это с ее стороны? Если она не станет сопротивляться, Грант легко добьется своего. Он получит ее тело, но больше не получит ничего.

Напряженная и молчаливая, Элеонора застыла в той позе, в которой он положил ее на кровать, стиснула зубы, почувствовав его губы у ключицы, и откинула назад голову, уже зная, что последует за этим, когда он доберется до ее груди. вдруг Грант поднял голову.

— Ты хочешь, чтобы так? — спросил он, и в его скрипучем голосе она уловила страшное разочарование.

Схватив ее запястья, он соединил их у нее над головой и сжал сильной рукой. Затем принялся целовать ее губы с такой грубой страстью, что она почувствовала привкус крови от раскрывшейся раны, которую она нанесла ему предыдущей ночью. Свободной рукой он ласкал ее тело, и Элеонора перестала дышать. Грант раздвинул ее колени и прижал ее так, что казалось, их уже не соединить никогда.

Задыхаясь от наплыва чувств, Элеонора подчинилась его силе, а когда он закончил, тут же освободилась от его отяжелевшего и ослабевшего тела и легла на бок. Ее сердце разрывалось от жалости к себе, слезы готовы были хлынуть из глаз. Должно быть, Элеонора могла выиграть, если бы он оставил ее в покое, но Грант, запустив пальцы в ее волосы, прижался к ней сзади, повторяя изгибы ее тела. И навязанная им воля полностью разрушила ее желание сопротивляться. Беззвучные горькие слезы потекли ручьем, когда его рука принялась гладить ее мягкое шелковистое тело — талию, живот, бедра. Элеонора чувствовала, что его пальцы становятся все требовательнее, его дыхание все горячее и быстрее, и вдруг ей пришла в голову мысль, от которой она перестала плакать. Со сладкой горечью она поняла, что, сколько бы ни сопротивлялась, она не может и не хочет отказываться от его ласк.

Элеонора проснулась на заре. Кругом — ни звука, ни дуновения ветерка, муслиновые занавески повисли на окне, как тряпки. За окном становилось все светлее, наступал очередной яркий день, однако в его тишине таилась какая-то угроза.

Все еще лежа в постели, она прислушалась. С улицы не доносилось ни звука — ни людских голосов, ни скрипов повозок, проезжающих мимо, весь дом был пронизан смертельной тишиной.

Повернувшись и осмотрев комнату, она обнаружила то, что и ожидала, — ни Гранта, ни его формы, а место, где он спал, даже остыло. Единственное, что сохранилось, — вмятина на подушке от его головы.

Элеонора села в кровати. Что-то неясное и неопределенное беспокоило ее. Она должна была вспомнить, но никак не могла. Это было что-то, что сказал ей Луис…

И в тот момент, когда она вспомнила, тишину утра разорвал гром ружейных выстрелов. Тотчас захлопали крыльями голуби, в испуге сорвавшиеся со своих мест, и потом прозвучал еще один выстрел, будто поставивший точку.

Человек, убивший предателя, должен умереть на заре… Место рядом с ней в кровати пустовало. И это не случайное совпадение. Мужчина, державший ее ночью в своих объятиях, командовал расстрельным взводом.

— Они вывели предателя-убийцу из боковой двери Дома правительства и заставили идти через двойные ряды фалангистов на площадь. Восемь солдат стояли по стойке смирно, держа ружья по бокам. Одно ружье было с холостым зарядом.

— С холостым? — переспросила Элеонора Луиса.

Испанец привалился к перилам, перебирая пальцами струны гитары, и под звук минорной мелодии описывал казнь, происшедшую несколько часов назад на центральной площади.

— Это для того, чтобы каждый солдат мог себе сказать, что не он убил. Бесполезный прием, потому что, когда в ружье есть пуля, солдат чувствует более сильную отдачу. И хороший солдат это понимает.

Элеонора кивнула, что поняла, а Луис продолжал, уставившись в пустоту невидящим взглядом.

— В десяти шагах сопровождавшие остановились, вперед вышел священник, а старухи начали повторять молитву. Когда приговоренный к смерти поцеловал крест, священник отступил назад. Приговоренному завязали глаза, повернули спиной к ружьям и заставили опуститься на колени прямо в пыль. Полковник вытащил свою саблю и скомандовал: «Изготовиться!.. Целься! Пли!» Сабля опустилась. Восемь выстрелов раздались как один, в тот самый миг, когда первый луч солнца осветил площадь.

— И все было кончено?

— Не совсем. Эти выстрелы не убили. Мой друг осмотрел упавшего человека и, обнаружив, что тот еще жив, выполнил так называемый «выстрел милосердия» — пулю из своего револьвера в ухо.

— Боже мой! — выдохнула Элеонора.

— Да, это ужасная обязанность, но кто-то должен ее выполнять. Так что, если сегодня вечером полковник будет молчалив, поймите, что у него на душе.

— Я… Не думаю, что это уж очень его разволнует.

Луис поднял на нее проницательные глаза.

— Значит, вы еще не знаете Гранта.

Это была тема, которую Элеонора не хотела обсуждать, и она пропустила замечание мимо ушей. Наблюдая, как пальцы Луиса перебирают струны гитары, она произнесла:

— Мне кажется, это унизительный способ казни.

— Это испанский вариант. Он не предполагает гордой смерти.

Был ли упрек в его мрачном голосе? Пожалуй, нет, подумала она, но не была до конца в этом уверена. Луиса нелегко понять. Его настроение быстро менялось, переходило от веселого к мрачному, от страсти к простому дружелюбию. Вчера, когда уходил, он казался обиженным и разочарованным. Сегодня вернулся без всякого объяснения, разоружив бугенвиллею, отрубив шипы длинным охотничьим ножом, а ее развлекал музыкой и рассказом о происшедшем за пределами дома ранним утром.