Филиппа Грегори - Привилегированное дитя

Я кивнула. Мудрость Ральфа была проста, как рост травы.

— Я боюсь этого доктора, — призналась я.

Пожатие Ральфа стало крепким, как железо.

— Пока я жив, никому не удастся обидеть вас, — кратко сказал он. — Обещаю вам.

Я подняла на него глаза, и внезапно знакомый гул наполнил мою голову.

— Придет время, когда вы не сможете помочь мне, — уверенно сказала я, и это произнес не мой голос. — А я не смогу помочь вам.

Я замолчала, и Ральф подождал, не продолжу ли я.

— Это будет черный час для нас обоих, — ответил он. — Но не надо сейчас об этом. Не бойтесь будущего, маленькая Джулия. Берите в руки свою настоящую жизнь и живите ею. — Он хотел было повернуть лошадь, но, вспомнив что-то, полез в карман сюртука. — Я принес вам подарок. — И он протянул мне что-то зажатое в широкой ладони.

Это была маленькая деревяннная сова, согретая от тепла его тела. Она была вырезана из светлого дерева и гладко отполирована.

— Ральф, — потрясенно сказала я. — Вы сделали это сами? Для меня?

— Да, — последовал гордый ответ. — Я же все-таки сын цыганки, не забыли? На днях я был в таборе и позаимствовал на день-другой их инструменты. Вы должны быть мне благодарны, что я не принес вам кучу крючков для одежды.

Я рассмеялась. Мои пальцы сжали маленькое тело совы, и вдруг я будто узнала ее.

— Вы дарили когда-то сову Беатрис, — уверенно сказала я.

Взгляд Ральфа стал острым как нож.

— Если бы вы были сумасшедшей, вы никогда не узнали бы этого, — сказал он. — Никому, кроме нас с ней, не было об этом известно, и никто не мог ничего рассказать вам. В первый раз я подарил ей сову в знак любви, когда мы были любовниками. И она назвала ее Кенни за мудрость. А в год ненависти я послал ей фарфоровую сову, чтобы напугать ее, после того как она потеряла свой ум и мудрость. А сейчас я дарю маленькую деревянную сову вам, ее наследнице, в знак моей любви. Чтобы напомнить вам, что терять мудрость не следует никогда.

— Я постараюсь… — всем сердцем выдохнула я. — Спасибо, Ральф. Вы такой… — я замолчала, подыскивая слово, — милый.

Ральф сделал вид, что он поражен как громом.

— Должно быть, я уже превращаюсь в дряхлую развалину, — с отвращением сказал он, — если такая взрослая девушка говорит мне «милый». О Боже!

И он сразу же повернул лошадь и поскакал прочь, все еще рассерженно качая головой.

— До свиданья, Ральф! — крикнула я ему вслед, такая счастливая, какой только он мог сделать меня. — Я вернусь домой к севу!

Не знаю, слышал ли он меня. Копыта его лошади гулко стучали по мерзлой земле, но он оставил меня с улыбкой на лице и без страха в сердце… и с маленькой деревянной совой в кулаке.

Я вернулась домой укладываться и одеваться. Прозвонил гонг к завтраку, мама спустилась вниз с карандашом и списком необходимых вещей и так и ела, делая необходимые отметки в списке.

Собрались окончательно мы довольно поздно, потом мама забыла свой роман в комнате, и я сбегала за ним наверх. А она дала еще сотню разных указаний Страйду, прежде чем наконец протянула руки к дяде Джону и сказала:

— До свидания, Джон, храни вас Господь! И не работайте слишком много.

Джон расцеловал обе ее руки и затем, выпрямившись, поцеловал в губы.

— Спаси и сохрани Господь и вас тоже, Селия! — любяще ответил он. — И не зарьтесь, пожалуйста, на гардероб королевы. А главное, поскорее возвращайтесь домой.

Ричард стоял с моей стороны кареты.

— Я надеюсь, тебе будет наконец лучше, — неискренно сказал он. — Но если ты не поправишься и останешься в Бате, то они ведь примут меня сквайром, правда? Они верят, что у тебя есть дар предвидения, но они же знают, что избранное дитя это я, да?

У меня не было сил защищаться.

— Они станут любить тебя еще больше, — устало промолвила я. — Как бы то ни было, предвидение мало что стоит.

Я смотрела на него, изучая его лицо в поисках хотя бы крохи той любви и доброты, в которые я верила все мое детство. Ричард улыбнулся своей самодовольной улыбкой.

— Я сделаю Экр моим, пока тебя не будет, — пообещал он. — Я дождался своего часа. Холл станет таким, каким я хочу его видеть, и Экр будет слушаться только меня. Я и вправду надеюсь, что ты поправишься, Джулия, но мне кажется, что для этого потребуются месяцы. До свидания.

— Мы все-таки совместные наследники, — резко ответила я. — Земля принадлежит мне тоже.

Ричард улыбался, как майское утро.

— Я не забыл об этом, — сказал он сладко. — Но ты не знаешь законов, моя маленькая умненькая кузина. Если тебя заключат в сумасшедший дом, то ты потеряешь все свои права. Разве ты этого не знала, моя дорогая? Если твои видения и предчувствия не прекратятся, то ты лишишься всего.

Мне показалось, что я слепну от ужаса.

— Нет, — выдохнула я и в тумане слез уже не могла разглядеть лицо Ричарда. Карета двинулась вперед, прежде чем я успела попытаться разубедить его во всем, что он сказал. Все, что я успела сделать, это наклониться вперед и посмотреть на Ричарда, моего очаровательного кузена с черными кудрями и яркими голубыми глазами, стоящего уперев руки в бока, словно ему уже принадлежала каждая пядь этой земли.

Путешествие из Экра в Бат заняло у нас два дня и было нелегким. Если бы я не чувствовала себя насквозь больной и не начала скучать по дому с первой же минуты отъезда, то оно могло бы мне даже доставить удовольствие: суматоха в дорожных гостиницах, где мы меняли лошадей, высокие горы вблизи Солсбери, покачивание нашего экипажа, которое навевало на меня сон, мама, такая хорошенькая в новой шляпке, с важностью входящая в гостиницы, будто бы она была состоятельнейшей из женщин каждый день своей жизни.

Большая часть нашего пути пролегала по Южной Англии. Это был чудесный край, напоминавший нам пейзаж Вайдекра. Местность была здесь, конечно, ниже, да и кто стал бы прокладывать дорогу по верху холмов? Но пологие зеленые склоны здешних возвышенностей были так же очаровательны и покрыты особой весенней травой, которая растет только на наших меловых почвах. Реки, протекавшие в этих местах, были так же звонки и чисты, как наша Фенни, и при виде одной из них я ощутила мгновенную острую тоску по родному дому.

Здесь паслись огромные отары овец, которые выучились резво убегать с дороги при звуке почтового рожка. Местными сквайрами тоже владела мания расширения своих полей, я видела, что их прошлогодние пастбища распаханы под посевы.

Мне нравилось ехать и следить за меняющимся пейзажем, и слушать, как мама рисует мне привлекательные картины нашей будущей жизни в Бате.

Но все равно это было довольно грустное путешествие, и я никакими усилиями не могла заставить себя вновь радоваться жизни. Я чувствовала себя так, будто стою перед судьей. Просыпаясь от неглубокого сна в дороге, я вздрагивала, встречая устремленный на меня взгляд мамы и боясь, что я разговаривала во сне.