Хизер Грэм - Сладкий дикий рай

Джейми закричал, и эхом ему вторили ее страстные, неистовые крики. Разрядка была подобна взрыву. Он судорожно выгнулся всем телом и рухнул без сил на землю, выплеснув наконец свою ярость и страсть в одном отчаянном рывке, И тут же им на смену пришел непривычный, унизительный стыд. Он только что изнасиловал свою жену прямо в лесу, на голой земле.

Джесси затихла, все еще лежа под ним, жадно глотая воздух и глядя куда-то в небо. Она и не подумала поправить платье и лежала так неподвижно, что Джейми испугался.

— Джесси!..

Она медленно обернулась, в прекрасных глазах блестели непролитые слезы. Джейми выругался, проклиная себя за грубость. Сам поправил ей юбки и вскочил, не смея дольше находиться рядом с Джесси.

— Будь ты проклята! — прошептал он дрожащим голосом. Поспешно отвернулся, чтобы не замечать этого невинного, ранившего душу взгляда, и застегнул штаны.

Ему хотелось объясниться с ней, сказать, что это она довела его до такой жестокости. Потому что ни один мужчина не сможет спокойно наблюдать за тем, как его жена кокетничает с другими, и не пойти на поводу у драконов ревности. Он хотел сказать ей так много! Он хотел объяснить, что готов покориться ей во всем, что любит ее сверх всякой меры. Но после того, что случилось, все слова покажутся ей лживыми и пустыми…

Джейми встал. Он не подал Джесси руки, полагая, что вряд ли она сейчас в состоянии подняться на ноги.

— Я оставлю тебе коня, — хрипло промолвил Камерон. — Как только «Госпожа Удача» будет готова к отплытию, ты получишь мое разрешение забрать с собой в Англию и Дэниела.

— Джейми… — начала было Джесси.

— Я не стану удерживать вас здесь силой, мадам, — отрезал он. Поколебался и добавил: — Желаю приятно провести день, миледи. И искренне сожалею о том, что был с вами так груб.

С этими словами он исчез, растворившись в лесной чаще.

Джесси еще долго лежала неподвижно на колючих иголках. Как во сне она вслушивалась в тихое журчание ручья и ощущала теплую ласку солнечных лучей у себя на щеке. Потрогала свое лицо и обнаружила, что оно влажное от слез. Все закончилось так нелепо!

В оцепенелом мозгу всплыла мысль о том, что Джейми отдает ей Дэниела. Ему так не терпится отделаться от нее, что он готов расстаться с сыном.

Джесси устало прикрыла глаза и заслонила их локтем. Нет, не может быть, он еще не окончательно охладел к ней как К женщине и не укрепился в смертельной, лютой ненависти. А ей — ей нужен только он, Джейми, которого она полюбила всем сердцем. Муки неразделенной любви оказались куда страшнее голода, они терзали ее сильнее, чем ужас перед нищетой. Никогда в жизни она не чувствовала такой жуткой душевной боли.

Она не должна уезжать. Она должна поговорить с ним, должна заставить его выслушать все до конца. И она скажет, что давно успела полюбить Виргинию, ее первозданные и загадочные лесные дебри, и чистую глубокую реку, несущую воды в Чесапикский залив, и даже устриц, которых сама ловила па мелководье. Джесси полюбила и этот нелепый палисад, и сам их образ жизни и ни за что не хочет возвращаться в Англию. И даже если Джейми не полюбит ее, он не сможет запретить ей остаться. Она никуда отсюда не уедет. Просто не уедет — и все!

Джесси кое-как поднялась на ноги. Каждое движение давалось с трудом. Нужно было привести в порядок платье и хоть немного пригладить волосы и вытрясти из них сухую хвою. Он оставил ей коня, а сам ушел пешком — неведомо куда.

Джесси подобрала юбки, уцепилась за конскую гриву и вскарабкалась на спину жеребцу. И медленно, шагом отправилась назад. Ока молода, полна сил и по дороге дала себе клятву, что вынесет любые невзгоды. Но ни за что не смирится с жестоким решением своего мужа — просто не сможет это сделать.

Наконец показалась лесная опушка, и перед ней открылся палисад, ярко освещенный весенним солнцем. Нет, это далеко не Лондон, не Оксфорд и даже не таверна «Перекресток». Однако то, что видела перед собой Джесси, было настоящим чудом хотя бы потому, что вообще существовало на земле. Ведь этот поселок возвели своими руками простые люди, возвели сами, на пустом месте и щедро полили своими потом и кровью каждую пядь отвоеванной у леса земли. Они украсили ее своим трудом и мечтами о будущем. Массивный палисад являлся воплощением их несгибаемой силы, и за ним виднелись часовня, и дом Камеронов, и мастерские, и кузница, и дома колонистов.

Ворота были гостеприимно распахнуты, приглашая всех желающих присоединиться к святому торжеству. Только один из фермеров замешкался снаружи, чтобы наколоть дров. Рядом стоял индеец-памунки и складывал в ровные ряды наколотые юношей поленья.

И вдруг дикарь выхватил у фермера топор и вогнал остро отточенное лезвие прямо в лоб своему знакомому.

Джесси в ужасе раскрыла рот, но испуганный крик почему-то застрял в горле. Не веря своим глазам, она пришпорила коня.

Фермер схватился руками за голову, рухнул на колени и повалился ничком, причем топор так и торчал у него в черепе. Памунки хладнокровно наступил ногой на труп, с силой выдернул топор.

У Джесси похолодели руки. Все тело словно онемело от ужаса, а в сердце вонзилась ледяная острая игла.

— Нет!!! — вырвался наконец запоздалый крик, и она послала жеребца в галоп, с трудом соображая, что делать дальше. Ее ошеломило не только и не столько само убийство, но та хладнокровная расчетливость, с которой оно было совершено. Ведь минуту назад памунки стоял рядом с фермером и о чем-то мирно разговаривал. Оба весело смеялись, и вот индеец схватил топор и убил юношу, не опуская глаз, а потом как ни в чем не бывало вытащил топор.

Боже, сколько еще памунки успело войти внутрь?! Они ведь шли сюда все утро — шли как друзья… Может, этот памунки просто сумасшедший?

Земля с невероятной скоростью проносилась под копытами коня, направлявшегося к воротам. У палисада Джесси оказалась почти одновременно с индейцем, только что убившим фермера. Дикарь резко обернулся. В глаза Джесси бросились капли крови, стекавшие со стального лезвия.

— Помогите! Кто-нибудь, бейте в набат! — закричала она. От одного вида окровавленного топора могло стать дурно. Джесси старалась не замечать бездыханное тело молодого фермера. Заставила шарахнувшегося в сторону жеребца объехать труп и напряженно следила за индейцем. В надежде, что кто-нибудь за воротами может ее услышать, она снова закричала: — Тревога! Тревога! Бейте в набат!

Откуда-то из глубины поселка донесся отчаянный визг. Они с индейцем по-прежнему мерили друг друга взглядом. Наконец Джесси пришпорила коня, и жеребец взвился на дыбы и пронесся мимо памунки как вихрь. Она услышала новые крики, и из казармы выскочил какой-то солдат. На нем были надеты шлем и доспехи. Широко распахнутые глаза были полны страха: зажимая руками живот, человек заковылял в сторону Джесси. Только теперь она разглядела торчавшую из его тела рукоятку кинжала.