Мэри Патни - Шелк и тайны

Росс скрестил руки на груди и поглядел на нее в упор. И наконец сказал:

— Мне невероятно льстит, что ты безумно меня любила. Но если тогда ты беспокоилась о своей независимости, то вряд ли сейчас вся проблема в этом. Ты же сильная взрослая женщина, а отнюдь не неуверенная в себе девочка. Думаю, твой характер ничуть не пострадает из-за того, что какая-нибудь вдовица посмотрит на тебя свысока.

Она встала и принялась расхаживать по комнате. Зеленый шелк халата так и шелестел при каждом ее движении.

— Ты пытаешься махнуть рукой на все проблемы, представить то, о чем я тебе толкую, пустяками… Но есть вопросы и посложнее. — Она повернулась к нему лицом. — Вопрос не в том, смогу ли я переносить Англию, — я смогу, хотя в Сереване мне нравится больше. Я построила здесь что-то ценное, помогла людям подняться из нищеты и страха, добиться процветания и богатства. Как же я могу все это оставить?

Росс вздохнул:

— Тень леди Эстер Стэнхоуп словно накрывает нас обоих. Я не могу винить тебя за то, что ты так заботишься о своей независимости, но ведь ты и в самом деле создала здесь сильную здоровую общину — и она не рухнет, если ты уедешь. Отдай Сереван Салеху, он не хуже тебя справится с хозяйством.

Росс, конечно, был прав, но Джулиет не захотела сдаваться. Она с вызовом ответила:

— Я не хочу уезжать из Серевана! Только здесь я по-настоящему свободна.

— Это иллюзорная свобода, которая проистекает из твоего положения постоянного изгоя, отторгнутого от реалий персидского общества деньгами и положением иностранца, — взволнованно возразил Росс. — И ты хочешь так провести остаток своей жизни? Как женщина, которая вольна делать все что угодно, потому что она настолько эксцентрична, что добровольно заточила себя здесь, словно часть природы, а не реальный человек?

— По-моему, леди Эстер прекрасно устроилась, — пожала плечами Джулиет.

— Что ж, пора разрушить твои романтические иллюзии. — Он спрыгнул с дивана и приблизился к ней. — Да, леди Эстер была замечательной женщиной, но она также была чудовищно тщеславна и эгоистична. Она поселилась в Сирии не ради свободы, а потому, что любила власть и удовлетворяла чувство собственной значимости, превратившись в домашнего тирана. Ты ведь собирала всякие истории про нее, неужели не слышала, что, когда твоя героиня решила выполнить свой долг — отомстить за смерть безвинного французского исследователя, — она бросила вызов местному паше, разрушила дюжину деревень и всю оставшуюся жизнь хвасталась, каким была сильным, безжалостным лидером. Она гордилась тем, что казнила сотни невинных людей!

Джулиет изумленно уставилась на Росса широко раскрытыми глазами.

— Не правда! Леди Эстер сострадала людям и давала приют гонимым!

Росс скривил губы.

— Я допускаю, что иногда она испытывала сострадание к гонимым, но она совершенно не обращала внимания на тех, кто рядом и особенно предан ей. И чем преданнее был человек, тем с большей жестокостью она вознаграждала его за это. Она предпочитала восхищение невежественных деревенских жителей уважению и дружбе равных ей людей. Она оказалась неспособна жить на состояние, в семь раз превышающее твои средства, поэтому одалживала громадные суммы, которые никогда не возвращала, а потом горько жаловалась во всеуслышание, что никто не поддерживает ее, не дает вести тот образ жизни, которого она заслуживает. В конце концов, разогнав всех, кто о ней заботился, она умерла в одиночестве, одолеваемая назойливыми кредиторами и обобранная собственными же слугами.

Джулиет очень не хотелось верить Россу, но в его речах она уловила ужасную истину. Отвернувшись, не желая ничего больше слышать, Джулиет, однако, не спаслась от его сурового голоса:

— Ты этого хочешь для себя, да? Умереть одной, без любви, чужестранкой в чужой земле, окруженной внешними атрибутами власти? Что ж, в таком случае желаю тебе преуспеть в этом.

— Если леди Эстер была такой, как ты говоришь, то я совсем на нее не похожа и закончу свои дни совершенно по-другому. — Джулиет смущенно взмахнула рукой. — Почему мы спорим из-за женщины, с которой я даже не была знакома?

Росс вздохнул полной грудью и чуть тише произнес:

— Да, верно, я забылся. Пора сначала, например, сказать, что я люблю тебя, а в Бухаре ты говорила, что любишь меня. Это правда или все это сказано в порыве страсти?

У Джулиет закружилась голова, она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она жаждала, чтобы он ее любил, и дождалась-таки признания, но теперь все стало намного сложнее.

— Это правда, — прошептала она. — Я люблю тебя. И никогда не переставала любить, ни на один-единственный миг.

Росс закрыл глаза, на мгновение лицо его дернулось от тика. Он вновь открыл глаза: мрачная решимость словно впечаталась в его черты. «Слишком поздно я поняла, что вложила в его руки опасное оружие: теперь, узнав, что я люблю его, он станет еще безжалостнее пытаться переубедить меня. И вряд ли мне удастся устоять».

Град его первых вопросов был объясним, но в то же время на них невозможно было ответить.

— Если ты любила меня, почему же оставила?

— Я говорила тебе, почему! — Она снова заходила взад-вперед по комнате. — Несколько раз и по-разному. Любовь невозможно оценить, но не только это имеет значение. Если ты веришь, что главное на свете — любовь, то почему бы тебе не остаться со мной в Сереване, а не возвращаться назад в Англию?

— Да, я считаю, что это — самое главное чувство на свете, хотя любовь может принимать и другие формы, кроме романтических. — Он прищурился. — Мне кажется подозрительным, что ты приглашаешь меня остаться здесь. Это предложение дает тебе возможность казаться разумной и желающей найти компромисс, но в то же самое время — это беспроигрышный вариант, поскольку ты знаешь, что я не приму приглашения. Меня не оставляет чувство, что в твоем поспешном отъезде двенадцать лет назад кроются другие, глубинные причины.

Джулиет в ужасе посмотрела на мужа: «Надо было предполагать, что мне не удастся его одурачить: кого угодно, но только не Росса, который прекрасно меня понимает».

— Ты ищешь глубокий смысл там, где его нет, — нерешительно произнесла она. — Я сказала тебе правду.

— О, но всю ли?! Почему-то мне кажется, что это не так. — Голос его зазвучал суровее. — Бог знает, я пытался быть справедливым. Никогда не угрожал тебе ни физически, ни финансово. В ответ ты должна сказать мне всю правду, неужели я этого не заслужил?

Его тон оскорбленного мужа разнес в пух и прах всю решимость Джулиет, и, не успев остановиться, она выкрикнула:

— Если бы я сказала тебе всю правду, ты возненавидел бы меня, а я бы этого не вынесла!

Он замер, и лицо его застыло, как мрамор. И лишь глаза лучились болью.