Вайолет Уинспир - Нежный тиран

— Где ты взяла его? — Он с подозрением, мрачно посмотрел на нее так, словно полоснул лезвием.

— Он выпал у вас из кармана, и моя костюмерша подобрала его. — Ее голос был холоден, так же как и ее взгляд. — На конверте мое имя, и я прочла то, что в нем было.

— Дорогая…

— Нет, — она тонкой рукой указала на сцену, на зрительские ряды, на столпившихся танцоров, — вот все, что тебе дорого. Вот все, ради чего ты живешь, и бедам других людей не дозволено осквернять это. Я ненавижу тебя, Максим. Сегодня вечером я еду к тете Пэт, а не танцую!

— Я знал, что ты так отнесешься к этому. — Он увлек ее за собой в зеленую комнатку сбоку от сцены, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Взглянув на него, Лаури поняла, что он твердо и непреклонно решился на что-то.

— Не пытайся понять мои мотивы, — сказал он, — просто помни и верь: все, что я делаю, — в этот момент наилучшее для тебя.

— Для балета! — крикнула она. — В погоне за второй Травиллой ты добился успеха, не правда ли, Максим? Все вокруг говорят именно то, что ты так хотел слышать.

— Ты точно так же добилась успеха, — отрезал он. — Ты не понимаешь этого?

— Я никогда не желала ни славы, ни блеска, ни восхищенных взглядов толпы, — сказала она, испытывая лишь презрение и невыносимую, гнетущую усталость.

— Ни о чем подобном я не говорю, — тихо ответил он. — До сих пор каждый раз, когда ты танцевала, словно пара призраков сторожила тебя. Мне казалось, что их цепкие пальцы вырывались из огня и хватали тебя за ноги. Но сегодня ты избавилась от них и забыла о своих страхах — ты победила! Неужели ты не понимаешь, что, сделав это, ты доказала смелой и бескорыстной женщине, что она была права, когда отпустила тебя сюда… танцевать?

— Ты убедил ее, что это правильный поступок. — Лаури отшатнулась от него. — Ты же… ты все это время знал, что она тяжело больна — гораздо тяжелее, чем она дала мне понять!

— Да, я знал, — заявил Максим. — Она рассказала мне о собственных предчувствиях и о предупреждениях своего доктора, но она хотела дать тебе шанс стать великой балериной. Она верила, что ты можешь и должна танцевать так, как ты танцевала сегодня. А теперь ты хочешь разочаровать ее во всем, разбить ее жизнь, показав, что ты способна зажечься только на час?

— Нет, синьор. — Лаури смотрела на него и снова видела незнакомца, которого ей никогда не понять. Она опять говорила с ним как со своим директором: — И я думаю, что вам лучше дать мне выйти. Уверена, вам не понравится, если я пропущу свой выход.

Он отошел от двери и раскрыл ее перед ней.

— Завтра утром я лечу к моей тете, — сказала Лаури. — Я нужна ей.

— Хорошо. — Максим склонил голову, когда она проходила мимо него, чтобы занять свое место среди виллис — дев, не изливших свою любовь.

Переполненный зал замер. Все пристально следили за тоненькой хрупкой юной танцовщицей с огромными глазами медового цвета и скорбным ртом. Она была так беззащитна, метаясь по сцене в потоках любви, предательства, прихоти и жестокости других людей — людей, которым она доверяла.

Балерина взлетала из рук своего партнера, словно ее сердце, тело и душа имели крылья, и неуловимая романтика снова жила в каждой из женщин, присутствующих в зале; в каждом мужчине, тосковавшем об утраченной вере в истинную чистоту.

Мгновения, когда она исполняла па-де-де, были одухотворены и эмоциональны настолько, что где-то в середине зала всхлипнула неизвестная зрительница. Любить так, как Жизель любила Альберта! Его прекрасное, смуглое лицо в девичьих руках, боль в ее глазах — поскольку их любви не суждено жить.

Мука в сердце Лаури воплотилась в ее танце. И Микаэль, свидетель разговора между ней и Максимом за кулисами, был нежен и внимателен с ней… с маленькой Нижинкой, которая танцевала не для него.

И вот подкрался неизбежный момент прощания между Жизелью и Альбертом. Когда он опустился на колени и зарылся лицом в лилии на ее могиле, начал подниматься ропот, подобный надвигающемуся шторму. Воздух словно запульсировал. На мгновение все затихло, словно у зрителей одновременно замерли сердца, и вдруг зал взорвался аплодисментами.

— Браво!.. Брависсимо!

Публика рукоплескала, ревела от восторга, и две стройные фигуры склонились под этой непреодолимой силой… слезы струились по щекам Лаури, ее била нервная дрожь.

На них посыпались цветы. Толпа громогласно приветствовала их. И кто-то еще, высокий и смуглый, стоял за кулисами и аплодировал, не жалея ладоней.

Лонца повернулся к партнерше, затем взял обе ее руки и поднес к губам.

— Нижинка… — пробормотал он. Микаэль задыхался, не в силах говорить дальше, хотя его все равно заглушила бы овация. Зал словно сошел с ума, когда танцор поцеловал балерине руки.

— Браво!.. Брависсимо!

Максим дождался своего звездного часа. Воздух был наполнен триумфом, ароматом сыпавшихся цветов и… болью Лаури. Ведь кордебалет на сцене почти не дышал от возбуждения. Когда занавес опустился в последний раз, танцоры окружили Лаури с поцелуями и объятиями, после которых балерина сама стала не лучше поломанного цветка.

— Всем отправляться по гримерным! — Бруно метался в толпе, пытаясь разогнать кордебалет, словно стаю белых голубей. — Идите отсюда! Я уверен, что наша маленькая Лаури хочет побыть одна после своего чудесного выступления.

— Спасибо, Бруно. — Из-за плеча балетмейстера Лаури увидела приближающегося Максима и, прижимая к груди охапку цветов, бросилась в свою гримерную. В уютном закутке царили мир и покой, но она не собиралась надолго задерживаться здесь. Дрожащими пальцами Лаури развязала ленты на стоптанных пуантах и высвободила ноги. Она растерла ноющие ступни и поспешно надела свою повседневную обувь. Схватив полотенце, девушка стерла грим с лица и, набросив пальто прямо на костюм Жизели, стремительно и бесшумно выскользнула из театра через служебный вход.

Полупрозрачный светлый туман стелился над водой, постепенно укутывая город. Бегущей сквозь белесую пелену Лаури казалось, будто ее несет по течению между триумфом и отчаянием.

Засунув руки в карманы и съежившись, одинокая путница почти сливалась с тенями. Ее глаза в горящих глазницах уже высохли от слез. «Я ненавижу тебя… ненавижу — тебя, — крутилось в ее мыслях. — Балет — все, что тебе дорого. Ты живешь только ради этого…»

Лаури добралась до моста и с трудом добрела до его середины. Вода грустно плескалась о камень, поднимая ленивые завитки тумана, прикасавшиеся к ее щекам, словно чьи-то холодные пальцы. Девушка дрожала и, хотя она прекрасно знала, что нельзя стоять на холоде после выматывающего танца, не могла заставить себя вернуться.

Луна скрылась за облаками. Далекая гондола разрезала дымчатую воду, проплывая мимо старинных дворцов, мимо каменных, никогда не засыпающих ангелов и сатиров, насмешливо глядящих в ночь. Вода что-то неразборчиво шептала под черной лодкой; из кафе напротив доносились звуки венецианской песни.