Джорджетт Хейер - Черный мотылек

В четыре пополудни они оба находились в холле и с беспокойством смотрели на дорогу.

– Право, уже страшно поздно! – проговорила Молли, глядя на него большими тревожными глазами.

– Да, миледи.

– Если… если бы ничего не случилось, они наверняка были бы уже дома?

– Да, миледи, наверняка.

Леди О'Хара топнула ногой.

– Не говори мне «да»! – вскричала она.

Джим оторопел.

– Прошу прощенья, миледи!

– Ты не должен говорить мне «да»! В конце концов, они могли поехать кружным путем, они могли… э-э… устать! Дженни могла охрометь… или что-то еще… могло случиться!

– Да, ми… я хотел сказать, разумеется, ваша милость! – торопливо поправился Джим.

– Я, вообще, не удивлюсь, если окажется, что они совсем не пострадали!

Он безнадежно покачал головой, но на его счастье миледи этого не заметила и продолжала с легкой жизнерадостностью:

– Потому что мой муж очень часто говорил мне, какой мистер Карстерз замечательный фехтовальщик и…

– Ваша милость забывает о его ране.

Что она собиралась ему ответить, осталось неизвестным, потому что в этот момент раздался скрип колес кареты по гравию. В едином порыве они с Солтером бросились к дверям и вместе распахнули их как раз в ту минуту, как роскошная дорожная карета, с сопровождающими лакеями, одетыми в черное с золотом, и украшенная гербами Уинчема остановилась у входа.

В мгновенье ока миледи сбежала по ступеням, почти одновременно с тем, как один из лакеев открыл дверцу и предложил руку милорду. Карстерз легко спрыгнул наземь, за ним последовал О'Хара, казалось, точно такой же, как всегда.

Молли кинулась с разбега в объятия мужа и, не обращая внимания на слуг, прижалась к нему.

Джим Солтер поспешил к милорду.

– Вы не ранены, сэр? – воскликнул он.

Карстерз отдал ему шляпу и плащ.

– Так, не о чем говорить, Джим Но «Эверард» чуть меня не прикончил! – он засмеялся, увидев ужас Джима, и обернулся к Молли, которая, удостоверившись, что муж цел, здоров и жизнь его вне опасности, приблизилась к нему, полная тревоги о его плече.

– О, дорогой мой Джек! Майлз рассказал, что вы снова повредили свое плечо! Умоляю, скажите, что вы сделали с раной? Могу поклясться, что ни один из вас, умных и великих, не сообразил позвать врача, как следовало бы, и…

– Успокойся, любимая! – остановил ее муж. – В конце концов это всего лишь чистая царапина. Забери ею в дом и дай ему чего-нибудь выпить! Клянусь, это то, в чем он больше всего нуждается!

Молли надула губки, рассмеялась и подчинилась.

За элем Джек рассказал обо всем приключении до того момента, как он расстался в Литтлдине с Дианой. А затем с довольным смешком рассказ продолжил О'Хара.

– Ей-богу, Молли, ты никогда не видела ничего равного мистеру Боули, когда Диана назвала ему имя Джека! Право, он так разволновался, что не знал, куда кинуться! А мисс Бетти! Я думал, у меня будет приступ при виде того, как она металась от Дианы к Джеку и обратно, причем, можешь себе представить, в каком виде!

Молли, слушавшая все это с круглыми глазами, восторженно вздохнула. Затем, оправившись от потрясения, она захлопала в ладоши и объявила, что оказалась во всем права!

– Что ты имеешь в виду, золотце? – осведомился О'Хара.

– А как же, сэр? Разве не повторяла я снова и снова, что если уговорю Джека остаться с нами, все образуется, как надо? Ну, Майлз! Ты же знаешь, я это говорила!

– Припоминаю, как-то ты говорила что-то такое, – признал ее супруг.

– Как-то! Ничего себе, как-то! Я всегда была в этом уверена. И я действительно уговорила его остаться! Ведь уговорила, Джек? – воззвала она.

– Уговорила, – согласился он. – Вы уверили меня, что если я буду таким бесчувственным и невежливым, что уеду, Майлз заболеет и медленно зачахнет.

Она не обратила внимания на непристойную оценку мужем этого перла дипломатии.

– Тогда вы видите, что это благодаря мне…– тут ей пришлось прерваться на небольшую потасовку с О'Харой, и встреча закончилась взрывом хохота.

Когда Карстерз пошел переодеться, он застал Джима в комнате, поджидающим его. Он весело приветствовал его и уселся перед туалетным столиком.

– Сегодня, Джим, мне потребуется праздничный костюм. Думаю, розовый бархат с кремовой парчей.

– Хорошо, ваша светлость, – последовал чопорный ответ.

Джек обернулся.

– Это еще что такое?

– Как я понял, ваша светлость – граф, – сказал бедный Джим.

– Это какой же бестактный идиот сообщил тебе об этом? Я собирался сам рассказать тебе эти новости. Полагаю, теперь ты знаешь мою историю?

– Да, сэ… милорд. Я… я полагаю, вам больше не понадобятся мои услуги?

– Небеса святые! Почему? Ты хочешь меня оставить?

– Хочу оста…? Нет, сэр… милорд… я… думал, что, может вам, захочется иметь более ловкого камердинера… а… не меня.

Милорд снова повернулся к зеркалу и вытащил булавку из галстука.

– Не будь идиотом.

Эта загадочная реплика, казалось, очень успокоила Джима.

– Вы действительно так считаете, сэр?

– Конечно, да. Без тебя я буду чувствовать себя просто потерянным. После всех этих лет! Женись на этой милой девушке из Фиттеринга, и она станет горничной миледи. Поскольку я собираюсь жениться немедленно!

– Да, сэ… милорд! Я, правда, очень счастлив, сэ… ваша светлость. Розовое, сэр? С серебряным кружевом?

– Полагаю, что так, Джим. И кремовый… бледно-бледно кремовый… сливочный жилет, вышитый розовым. Там такой есть, я знаю.

– Да, сэр… ваша светлость.

Милорд уныло поднял на него глаза.

– Э-э… Джим!

– Да… ваша светлость?

– Прости, но я не могу этого выносить.

– Прошу прощенья, милорд?

– Я не могу выдержать, что ты называешь меня «ваша светлость» через каждые два слова… действительно не могу.

– Но, сэр… можно мне тогда назвать вас «сэр» по-старому?

– Я, пожалуй, предпочел бы так.

– Ах, сэр… благодарю вас…

Завязывая бант на парике хозяина, Джим вдруг остановился, и Джек в зеркало увидел, как лицо его опечалилось.

– А теперь что не так? И куда ты дел мои мушки?

– Они в маленькой шкатулочке: сэр… да… вот этой. Я просто вдруг подумал… вот заячья лапка, сэр… что теперь уж никогда не увижу, как вы останавливаете карету и не услышу «кошелек или жизнь!»

Милорд, старавшийся прилепить мушку точно над уголком рта, попытался сдержаться, не смог и разразился озорным хохотом, который, докатившись до О'Хары в комнату на противоположной стороне лестницы, заставил того радостно ухмыльнуться. Давно не он слышал этого смеха.

Его милость, герцог Эндовер сидел у окна своих аппартаментов в Венеции и разглядывал письмо. Почерк был его сестры. После мгновенного колебания, он глубоко вздохнул и, сломав печать, развернул листки и расправил их на широком подоконнике.