Эми Фетцер - Невеста рыцаря

В огне желания она была чудесна и великолепна в свободе самовыражения. Она не боялась своих ощущений, своего тела, и Коннал испытывал наслаждение, даря ей радость, которую она с избытком возвращала ему. Страсть сотрясала ее тело, и весь мир сжимался в комок, а потом мириадами осколков рассыпался над ними звездным шатром.

— Коннал, — прошептала она в последних конвульсиях страсти. Он чувствовал каждый ее нерв, вибрацию каждой клетки ее тела. Они не замечали, как менялся мир вокруг них. Как изменяла форму кровать, как прорастала она диким виноградом, оплетая резное изголовье. Как огонь ревел в камине, вздымая вверх языки пламени. Но вот пламя смирилось, и мир начал успокаиваться. Коннал постепенно привыкал к волшебным превращениям, рожденным магией любви, но они» не уставали вызывать в нем благоговейный восторг.

Он смотрел на нее, убирая влажные завитки с лица.

— Не думаю, что я могла бы дождаться священника, — проворковала она, и глаза ее сверкали как звезды.

Он тихо, рассмеялся:

— И я бы не смог.

Они нежно поцеловались, и Коннал провел ладонью по ее спине, по круглым ягодицам.

— Постоянное желание трогать тебя сводит меня с ума. Шинид улыбнулась:

— Ты пользовался не только руками.

Он засмеялся и перекатился на спину, увлекая ее за собой. Шинид смотрела в его зеленый глаза, удовлетворенно вздыхая. Любовь физическая, чувственная была для нее внове, страсть, дремавшая в ней, только начала себя проявлять. Она хотела его, хотела прямо сейчас, после всего, что было между ними, и она сама удивлялась этому. И он понимал, чего она хочет, как понимала она, чего хочет он, и поцелуи его говорили о бесконечной любви, так долго таившейся и наконец заявившей о себе в полную силу.

Она улыбнулась ему.

— Что такое?

— Я хочу, чтобы священник пришел и ушел, а мы этого так и не заметили, и чтобы я уже была твоей женой.

— Ты уже моя жена, — сказал он, не подумав, и тут же мысленно обозвал себя дураком.

Глаза ее округлились, она рывком села в постели.

— Что ты сказал?

Коннал тянул время, но долго продолжаться это не могло.

— Твой отец подписал контракт и отправил мне его тайно с посыльным к де Курси.

— Это было до леса. — Голос ее стал бесцветным, безжизненным.

Коннала захлестнуло чувство вины и стыда.

— Я не мог тебе об этом сказать. Ради твоей гордости, любовь моя.

— Значит, все было ложью? — В глазах ее стояли слезы. И слезы эти прожигали его сердце.

— Нет, черт возьми, нет! Ты знаешь, что я говорю правду! Когда она захотела встать с постели, он схватил ее за руки и удержал на месте.

— Я люблю тебя. Документы тут ни при чем.

— Для тебя — возможно. Но этим миром правят мужчины, и мой отец отдал тебе право выбора, который я должна была сделать сама.

— Тогда злись на него, а не на меня.

— Ты все время этого хотел, и ты скрывал от меня, что контракт подписан.

— Да, и все же в этот день, в этот час я получил бы твое согласие. Не потому, что твой отец отдал мне тебя, а потому, что ты ответила мне любовью, и еще потому, что я тоже люблю тебя.

Шинид молчала, несчастная и ранимая. Коннал встал с постели и, достав конверт, протянул ей.

— Прочти письмо твоего отца. Он боялся за твою жизнь и до сих пор боится, и потому поступил так, как считал лучшим для тебя.

Шинид внимательно просмотрела письмо, написанное ее отцом.

— Если бы у меня не было этого документа, я не мог бы постоять за тебя. Не мог бы вызвать на бой, скажем, человека принца Иоанна, если бы он захотел тебя увезти. Только муж может заявлять права на женщину, муж или отец, ты ведь знаешь закон. — Коннал стал натягивать штаны. — В глазах короля мы уже муж и жена, но, — голос его вдруг стал нежен, — мне важно лишь то, как ты на это смотришь.

Коннал стоял перед ней, полуобнаженный, беззащитный, и смотрел ей в глаза. Сейчас его судьба была в руках Шинид. Она видела его раскаяние.

Одинокая слеза, скатившаяся по ее щеке, ранила его сильнее, чем клинок врага.

— Скажи что-нибудь, Шинид, разозлись, накричи! Но только не молчи, твое молчание меня убивает.

Мир его рушился. Все, чего он добился, уплывало между пальцев.

— Почему ты не сказал мне этого раньше? Кадык его заходил, но слова не шли с языка.

— Я… я боялся, — наконец выдавил он.

— Ты?

— Я боялся потерять то, что мы обрели вместе. Я не мог лишить тебя уверенности в том, что выбор за тобой.

Шинид отвернулась.

— То, что существует между нами, рождено не подписью короля или моего отца, Коннал, ибо я не могла бы стать твоей, если бы мы не любили.

Он нахмурился.

— Если бы я соединилась с мужчиной, который не любил бы меня, с человеком не с чистым сердцем, я бы погибла в тот же миг, как только тела наши соединились.

Было так, словно его ударили палицей.

— Из-за меня ты рисковала жизнью? Шинид кивнула.

— Я должна была знать наверняка, что ты меня любишь. Это, — она отшвырнула бумагу в сторону, — всего лишь верительная грамота. Способ защитить меня от очередной ошибки. Я не была уверена в том, что мое чувство к тебе, сохранилось в той девочке, какой я была, или появилось новое чувство, рожденное в той женщине, какой я стала. — Шинид завернулась в простыню, но и теперь Коннал видел, что руки ее дрожат.

Коннал подошел к кровати, напряженно-сосредоточенный.

— Шинид, я люблю тебя. Бог видит, как я тебя люблю, но я должен был исполнить то, что приказал мне король.

— Да, я понимаю, что для тебя долг превыше всего. У него перехватило дыхание.

— Долг ничего для меня не значит, если я потеряю тебя.

— Но ты не мог сказать мне об этом. — Она кивнула в сторону валявшегося на полу документа.

— Не мог! — Коннал запустил пятерню в волосы. — Я чувствовал себя в ловушке. Связанным по рукам и ногам. С одной стороны, приказ короля, с другой — моя любовь к тебе. Но… — он принял решение, каким бы ужасным оно ни казалось ему самому, — если ты захочешь, я попрошу его освободить тебя от этого контракта.

Сердце ее упало.

— А ты хочешь этого?

— Нет! Но я не возьму тебя в жены, если ты думаешь, что я говорил тебе о любви лишь для того, чтобы заполучить твои земли и уложить тебя в постель!

— Коннал, я слишком хорошо тебя знаю. Если бы ты с самого начала заговорил о любви, а не о том, чего хотел на самом деле — о землях, замке и армии, — я бы ни за что тебе не поверила.

— А сейчас?

— А ты как думаешь?

— Видит Бог, тебя невозможно понять!

— О, Коннал, — произнесла она нежно, и он, обнадеженный, преклонив колени, встал перед ней. — Ты наказал себя за Рианнон и Патрика, и я не хочу, чтобы ты наказал себя за поступок моего отца.

Закаленный в боях, в боевых шрамах, он стоял перед ней, держа в ладонях свое сердце. Стоял и ждал приговора. Шинид знала, как сильно он ее любит, ибо ради нее он готов был презреть приказ короля; угодить ей значило для него больше, чем долг и верность монарху. А предать ее — для него значило предать самого себя.