Джейн Фэйзер - Алмазный башмачок

— Прошу простить меня, милорд, — произнесла она, отпуская его руку и направляясь к выходу из комнаты.

— Куда это вы собрались?

— По делу, требующему одиночества, милорд.

Она игриво улыбнулась ему и стала пробираться к двери.

Лео с тяжестью на сердце осушил кружку с пивом. Неужели он выдержит двадцать три дня в ее обществе?

Корделия безошибочно определила искомый домик позади постоялого двора по длинной очереди придворных, жаждущих уединиться в нем. При виде узкой дверцы она сморщила нос. Туалет явно не был предназначен для женщин с юбками пяти футов в ширину. Повернувшись, она направилась в расстилающиеся вокруг деревушки поля. Большой куст смородины дал ей вполне сносное укрытие, воздух здесь был куда свежее, несмотря на окруживших ее коров, изумленных появлением в их обществе столь изысканного создания.

Она как раз приподнимала свои юбки, когда услышала за кустом звук приближающихся шагов. Принесло же сюда кого-то из деревенских в самый неподходящий момент!

— Корделия, какого черта вы там делаете? — Голос виконта звучал обеспокоенно и очень близко. Сквозь ветки куста были видны его ноги.

— Я здесь, — поспешно ответила она. — Ближе не подходите.

— Какого дьявола… Ох! — В голосе его послышался смех. — Прошу прощения.

Корделия оправила юбки и вышла из своего импровизированного туалета.

— Не очень-то любезно преследовать меня, милорд.

— Когда я вижу, что моя подопечная спешит куда-то в поле, а в этот момент принцесса и наследный принц собираются садиться в карету, мне ничего другого не остается делать, — возразил он. — Но почему вы не пошли в туалет, как все остальные?

— Именно потому, что туда пошли все остальные, — ответила она, расправляя складки на своих юбках. — В таких случаях женщины находятся в ущемленном положении, лорд Кирстон.

Он снова засмеялся:

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но нам надо идти.

Кареты сзади нас не могут тронуться, пока мы не отправимся.

Он взял ее за руку и повлек через поле, забыв, что решил не прикасаться к ней. Корделия ничуть не возражала против столь бесцеремонного обращения с ней.

Они приблизились к величественному зданию монастыря в Мельке около шести часов вечера. К тому времени, когда карета князя Саксонского въехала в западные ворота монастыря, возвышавшегося на берегу Дуная, принцесса и ее брат уже расположились в своих королевских апартаментах.

Корделия взглянула на свои изящные карманные часы, висевшие на цепочке у пояса, потом открыла дорожную сумку и достала оттуда сложенный лист бумаги.

— Какое время прибытия вы предсказали, милорд?

Лео достал свою записку.

— Шесть тридцать, — с довольной усмешкой произнес он. — Полчаса разницы, учитывая тяжесть дороги, вряд ли стоило принимать во внимание.

Но Корделия при этих словах рассмеялась, радостно блестя глазами.

— Шесть двадцать семь. Смотрите. — Она показала ему свою бумажку. — Я никогда не загадываю точное время, потому что в реальной жизни ничто не происходит точно. Итак, я выиграла.

— Да, вы выиграли. Но это не повод кричать от радости.

— И все-таки я оказалась предусмотрительнее, — не унималась она.

Лео вышел из кареты.

— Что ж, поезжайте завтра верхом, — сказал он, подавая ей руку. — А я буду весь день наслаждаться тишиной кареты.

Ее лицо приняло столь разочарованное выражение, что он почувствовал себя отомщенным.

— Но как вы можете добровольно обречь себя на муки путешествия в такой тряской карете?

— Как я уже сказал, в ней будут царить завтра мир и спокойствие… Ага, вот и святой отец, который проводит вас в отведенные апартаменты.

К ним приблизился улыбающийся монах, отрекомендовавшийся отцом Корнелиусом, ответственным за размещение высоких гостей монастыря.

— Вашу служанку направят в ваши апартаменты, княгиня, как только она прибудет. — Он сделал изысканный жест по направлению ко входу в здание. — Ее высочество принцесса просила устроить вас неподалеку от королевских апартаментов.

Корделия поколебалась, потом повернулась к Лео.

— Так вы не поедете завтра верхом вместе со мной?

Тот не устоял перед маленькой местью:

— Наше пари не предусматривало этого.

Но Корделия не могла позволить, чтобы последнее слово осталось за ним:

— Заверяю вас, милорд, что впредь я буду более тщательно формулировать наши пари.

Она присела перед ним в безупречном реверансе и уплыла вслед за отцом Корнелиусом, оставив Лео размышлять о том, выиграл он или проиграл пари по существу.

—Я так несчастна, Корделия! — С этими словами Тойнет бросилась в объятия подруги, едва лишь Корделия вошла в будуар принцессы. — Как только я вынесу такую долгую разлуку?

— Успокойся, успокойся Тойнет, ты умаляешь свое достоинство, — запротестовал Иозеф, не зная, как ему справиться со слезами своей младшей сестры. Не то чтобы Йозефу были незнакомы эмоции вообще, просто будущего императора с детства приучили держать свои чувства в упряжке, и теперь он был обескуражен несдержанностью Тойнет.

— В самом деле, успокойся. — Корделия погладила ее по спине. — Скоро ты поймешь, что все не так уж и плохо Вспомни о том, как ты всегда мечтала стать королевой Франции. Подумай об аристократах Версаля. Обо всех наслаждениях… о свободе делать все, что захочешь.

— А ты прочитала уже письмо мамы? То самое, которое она дала тебе при прощании?

При этих словах Тойнет подняла заплаканное лицо и взяла письмо, протянутое ей одной из придворных дам.

— Нет, еще не прочитала.

— Тогда поскорее сделай это, — поторопила ее Корделия. — Оно должно придать тебе силы.

Йозеф облегченно вздохнул и одобрительно кивнул, кода Тойнет сломала сургучную печать и открыла длинный конверт, на котором была сделана надпись убористым почерком Марии Терезии. В комнате наступило долгое молчание, время от времени прерываемое только вздохами Тойнет. Все остальные затаили дыхание, моля про себя Бога, чтобы приступ горя не повторился. Супруге наследника престола не подобало восседать за ужином со следами слез на щеках.

У Тойнет, когда она читала письмо, словно бы звучал в ушах родной голос, заклинавший ее быть сильной, поддержать честь семьи и оправдать уроки морали, преподанные ей матерью. Она должна выполнять свой долг, потому что принадлежит теперь не себе, а народу Франции.

— Madame ma mere просит меня не поддаваться слабостям, — произнесла она вслух, складывая письмо. — Что ж, я буду стараться. Но сегодня я поужинаю одна в своих апартаментах… Корделия составит мне

компанию.

— Боже мой, сестренка, что ты делаешь! — запротестовал Йозеф. — Мельк предоставил тебе все самое лучшее, что у него есть. И будет непростительным оскорблением запереться ото всех.