Джейн Фэйзер - Валентинов день

Она ответила на поклон и проговорила с напускным добродушием:

— Всего хорошего, леди Эмма. Увидимся в городе. Не забудьте, Аласдэр. Я на вас рассчитываю. — И, дернув вожжи и взмахнув кнутом, пустила коляску вперед.

— Какие у нее тугоуздые лошади! — объявила Эмма: ценительница конной езды не смогла смолчать, несмотря на возмущение интрижкой ее опекуна.

— Не руки, а грабли, — согласился Аласдэр, заставляя и свою упряжку двинуться с места. — И посадка на лошади отвратительная: Ты затмишь ее сразу, как только выедешь в экипаже или в седле.

— Затмевать ее? Не представляю, чтобы мне пришло в голову проделывать что-либо настолько вульгарное. Какое мне дело до того, как леди Мелроуз держится в седле или управляет упряжкой? Или проделывает еще что-нибудь, — добавила Эмма ледяным тоном и тут же пожалела об этом.

Аласдэр посмотрел на Эмму, и в глазах его снова засверкала насмешка.

— Что-нибудь еще? О чем ты, дорогая? Уж не подозреваешь ли ты?.. — Его бровь поползла вверх.

— Если хочешь вывести мня из себя, Аласдэр Чейз, смени тему. Думаешь, меня способна унизить волочащаяся за тобой распутница? Очень ошибаешься, мой друг!

— Легче, легче. Надо осадить, — пробормотал вполголоса с запяток Джемми. Он восседал за спинами этих двоих множество раз еще в те дни, которые привык считать хорошими временами, и привык к их бурным перепалкам. Но горький тон сегодняшнего обмена упреками был для него в новинку.

Однако выпад Эммы остался без ответа. Аласдэр тяжело вздохнул и терпеливо, хотя и с оттенком раздражения, сказал:

— Не знаю, Эмма, чего ты ожидала. Неужели полагала, что я буду вести монашеский образ жизни?

Девушка, не в силах поверить в то, что слышала, боролась с приступом злости. Он так ничего и не понял!

— Я вовсе не рассчитывала, что ты превзойдешь добродетелями герцога Кларенса и госпожу Джордан. Заботливый отец, любящий…

— Ради всего святого, прекрати! — перебил ее Аласдэр. — Все позади. Почему ты не можешь об этом забыть?

Эмма задохнулась от возмущения.

— Ах, позади? Как я могу забыть? Не вспоминать об ужасном предательстве… подлом обмане. Если бы ты хоть что-нибудь сказал… объяснил… а не оставил просто так испытывать унижение! Почему ты мне не сказал?

Не отвечая, Аласдэр повернул лошадей к Апсли-Гейт. Почему не сказал? Конечно, надо было сказать. Но задним умом каждый крепок, и уроки, вынесенные им из прошлого, ничего не изменят. Он не сказал Эмме, потому что боялся. И вместо того чтобы признаться в своем страхе, уверил себя, что дело ее не касается. Не надо ей знать. Ни к чему. Он поделит жизнь на ячейки, которые не будут влиять друг на друга.

Боже мой! Он был таким зеленым… таким глупым, неоперившимся, заносчивым! Но его дурацкое поведение было не единственной причиной их ужасного разрыва. Вина лежала не только на нем, но и на Эмме. Но она не желала слушать никаких увещеваний.

— Я ошибался. Признаюсь, — согласился Аласдэр. — Но если вспомнить твою реакцию, мое поведение вполне оправданно.

Эмма сидела очень тихо, не снимая с колен трясущихся рук. Неужели Аласдэр не в состоянии понять, почему она так реагировала? Даже теперь не хотел понять, каково ей тогда было: она чувствовала, что ее предали, смертельно обидели. Подразумевалось, что они были не только любовниками, но и друзьями. Эмма отдалась ему вся целиком, а он решил, что она не достойна доверия… решил ничего не говорить о столь важной части своей жизни.

— Тогда и разговаривать не о чем!

Но, даже делая это категоричное заявление, девушка понимала, что все еще надеется вытащить на свет их мрачное прошлое. Быть может, три года не прошли даром и Аласдэр начал догадываться, почему она сделала то, что сделала? Быть может, они еще способны друг друга простить? Но похоже, она строила замки из песка. Аласдэр не испытывал никаких сожалений. Он по-прежнему верил, что действовал правильно, а ее реакция непростительна.

Совсем не излечив ран, новая ссора сделала пропасть между ними еще глубже. Их прежнее соглашение рухнуло. Но вместо ослепляющего гнева, который ее постоянно поддерживал, Эмма от возвращения к привычной боли испытала только чувство опустошения.

Она молча сидела рядом, радуясь одному: в шумном хаосе Пиккадилли продолжать разговор оказалось невозможно. Аласдэр в это время всеми силами удерживал норовистую лошадь. Здесь, на шумной улице, и хорошо вымуштрованное животное могло не на шутку разнервничаться: со всех сторон слышался собачий лай, крики торговцев, грохот железных колес по мостовой. Им навстречу неуклюже катилась старомодная карета — разболтанный корпус опасно вихлял, лошади в упряжи вспотели и задыхались так, словно давным-давно не отдыхали. Кучер изо всех сил натянул поводья, заставляя упряжку остановиться и дать возможность Аласдэру безопасно проехать мимо. Но этим маневром застал врасплох ломового извозчика следовавшей за ним повозки. Тяжеловозы ткнулись носами в задок кареты, прежде чем возница успел что-нибудь сделать. Могучий конь вскинул голову и недовольно заржал. И тогда норовистый ведущий Аласдэра, захрипев, шарахнулся в сторону.

Джемми соскочил с запяток и ринулся к голове животного. А Аласдэр, крепко стиснув губы, сведенными руками в элегантных перчатках, не проронив ни звука, утихомиривал бешено поводящего глазами коня, пока они не разминулись с каретой и ломовой повозкой.

Эмма, несмотря на чувство горечи и злость, не могла в душе не поздравить своего опекуна, хотя ее похвалы так и остались невысказанными. Сама она в такой кутерьме не смогла бы удержать лошадей. Но Эмма хранила ледяное молчание. Ее терзала единственная мысль: покоя обрести не удастся, пока Аласдэр снова не исчезнет из ее жизни. А достигнуть этого можно было только одним способом.

Аласдэр завернул во двор Таттерсоллза, спрыгнул на землю и бросил вожжи Джемми. Тот подал руку Эмме, но девушка, отказавшись от помощи, легко соскочила вниз и, расправив юбки, с интересом осмотрелась.

В тот день в Таттерсоллзе люди улаживали дела. Двор был наполнен мужчинами: одни гасили долги, сделанные на скачках, другие расплачивались по аукционным счетам. Эмма заметила, какой живой интерес вызвало ее присутствие в мужской компании, и инстинктивно вздернула голову. Глаза мужчин устремлялись в ее сторону, разговоры стихали, а несколько горожан уже разглядывали ее в лорнеты.

— Пошли. — В голосе Аласдэра не чувствовалось никаких эмоций. С обычной своей фамильярностью он обнял ее за талию. — Предназначенные для распродажи лошади Честертона стоят в конюшне на соседнем дворе.

Они вошли в огромный конюшенный двор, где с трех сторон располагались стойла. При их появлении из конторки поспешно вышел мужчина в кожаных бриджах и зеленом сюртуке. Он недоверчиво уставился на Эмму, но тут же с облегчением повернулся к ее спутнику.