Гейл Уилсон - Тайна покинутой часовни

Зная натуру торговца, Мэри понимала, что Ричард не избежит наказания. Больше всего она надеялась на то, что Трейвик исполнит угрозу, которой прежде она так боялась. Если он женится вновь, то отошлет мальчика в школу. Только там Ричард будет вне досягаемости со стороны мстительного торговца.

Оставшиеся до суда дни Мэри молилась о безопасности сына. Зима кончалась, наступали первые весенние дни. Мэри понимала, что судьи охотнее прислушаются к мнению процветающего торговца, тем более пострадавшего, чем к мнению какой-то служанки. Никто не поможет ей оправдаться. Однажды она уже обратилась за помощью, но ее мольба осталась без ответа. Как и прежде, за Мэри Уинтерс некому было заступиться.

Зал суда переполнили зрители. Слухи о попытке изнасилования и надежда услышать пикантные подробности собрали любопытных со всей округи. Говорили, что некоторые приехали даже из Лондона.

Мэри провела ночь без сна, пытаясь подготовиться к тяжкому испытанию – необходимости выслушивать в присутствии чужих людей ложь, выдуманную Маркусом Трейвиком. Одно время она надеялась, что Трейвик приведет с собой сына, чтобы вызвать жалость у судей, но вскоре поняла, что надеяться не на что. То, что торговец не позволил допрашивать ребенка, даже к лучшему – для Ричарда, но не для самой Мэри.

Если бы Ричарда допросили в суде, он, несомненно, подтвердил бы слова Мэри. Но она не могла допустить, чтобы ее мальчик присутствовал во время разбирательства, да еще обвинял собственного отца. Если ей не удастся вырвать Ричарда из цепких лап Трейвика, лучше уж смириться с любым наказанием, только бы не подвергать малыша опасности.

Мэри не ожидала, что на суд соберется столько народу. Внешне она пыталась сохранять спокойствие, но внутренне содрогалась под множеством пристальных взглядов. Наконец заседание началось, и у Мэри вдруг закружилась голова. Голоса долетали до нее словно издалека.

Она ничем не выдала волнения, увидев изуродованный профиль Маркуса Трейвика. Он похудел, шерстяной костюм болтался на некогда крепком теле. Лишь один раз он окинул Мэри взглядом желтовато-карих глаз, полных презрения, и с тех пор не смотрел в ее сторону. Он не обернулся к ней даже в те минуты, когда повторял прежнюю ложь, которую Мэри впервые услышала утром, приведя констебля в дом хозяина, задыхающегося от боли и бешенства.

Показания давали только констебль, Трейвик и врач, который был немедленно вызван к торговцу. Как и следовало ожидать, Мэри не позволили произнести ни слова.

Когда с допросом свидетелей было покончено, Мэри попыталась обратиться к судьям в мантиях и париках. Она всегда была уверена, что их задача – выяснять истину и способствовать правосудию. Но главный судья поспешно и решительно прервал ее, добавив, что выслушивать обвиняемых – отнюдь не в интересах судебного разбирательства.

– Но разве суду не интересна истина, ваша честь? – спокойно спросила Мэри. – Разве вы собрались здесь для другой цели?

– Мы уже выслушали показания истца, а вам следовало бы помнить, что пострадал он, а не вы. В данном случае не вы должны добиваться справедливости.

– Ваша честь, поскольку речь идет о моей свободе, я вправе защищаться, – рассудительным тоном возразила Мэри. – А если вы готовы довольствоваться ложью, которую только что выслушали, значит, справедливости вовсе не существует.

– Если вы не замолчите, я буду вынужден приказать констеблю увести вас!

– По крайней мере мне не придется выслушивать лживые обвинения мистера Трейвика.

– Молчать! – рявкнул судья. По-видимому, он впервые столкнулся с такой непокорной подсудимой. – Нас ничуть не интересует ваше мнение, – продолжал он властным и непререкаемым тоном.

– Тогда, возможно, вам будет небезынтересно выслушать меня, – послышался из глубины зала низкий мужской голос, и все смолкли, пораженные внушительным спокойствием, придавшим этим словам особую силу.

Все головы повернулись к неожиданно заговорившему человеку. Только Мэри Уинтерс не сделала попытки рассмотреть его в зале. С первого же слова ей стало ясно, кто говорит.

– Вас, сэр? А кто вы такой, чтобы мешать судебному разбирательству? – осведомился судья тем же тоном, каким обращался к подсудимой.

– Прошу простить меня, ваша честь. Я – герцог Вейл, – объявил рослый светловолосый мужчина из задних рядов зала.

Эти слова прозвучали подобно раскату грома и произвели тот же эффект. Главный судья от неожиданности разинул рот, в зале поднялся гул возбужденных голосов. Каждый житель округи знал, что это имя принадлежит одному из самых знатных семейств Англии и что его обладатель баснословно богат и пользуется неограниченным влиянием и благосклонностью правительства. Никто не сомневался, что этого человека суд будет вынужден выслушать.

Как обычно, герцог Вейл был одет во все черное; траурную черноту одеяния подчеркивала белизна галстука. Его единственным украшением была булавка с драгоценным камнем, даже печатки не виднелось на длинных элегантных пальцах, сжимавших золотой набалдашник эбеновой трости.

– Ваша честь, похоже, произошла ошибка, – продолжал Вейл.

– Ошибка? – эхом повторил судья, пытаясь сохранить самообладание, которого он чуть не лишился по милости одного из самых загадочных аристократов Англии.

– Обвинения против этой женщины не просто нелепы – суд не вправе выносить ей приговор.

– Позвольте узнать, почему, ваша светлость? – вопросил судья, почувствовав себя увереннее оттого, что разговор затронул чисто юридические вопросы. Возможно, кто-то ввел Вейла в заблуждение?

– Потому что этот суд не имеет никакой власти над Мэри Уинтерс.

– В самом деле? Позвольте еще раз спросить, по какой причине?

Улыбка тронула изящно очерченные губы герцога Вейла. Его взгляд впервые остановился на лице обвиняемой, и Мэри Уинтерс невольно ответила на него.

– Джентльмены, я имею честь представить вам герцогиню Вейл.

Даже попытавшись напасть на самого Трейвика, герцог Вейл произвел бы менее ошеломляющее впечатление на слушателей.

– Герцогиню Вейл – ахнул судья, перекрывая нарастающий ропот в зале.

Лишь немногие заметили, что голова Мэри Уинтерс, до сих пор гордо поднятая, поникла, а веки на миг опустились. Те же, кто пристально следил за подсудимой, сочли, что она благодарит небо за чудесное спасение. Но, разумеется, они ошиблись.

Ник обратил внимание на реакцию Мэри, поскольку наблюдал за ней. Ее почти незаметный жест поколебал решимость Вейла осуществить дерзкий план во что бы то ни стало. Держись, Мэри, мысленно подбадривал он женщину, но ни волнение, ни страх не исказили классическую красоту его лица.

– Мы поженились в церкви ее отца в апреле 1815 года, – продолжал Ник. – Боюсь, я, подобно многим мужьям, позабыл точную дату церемонии.