Сабрина Джеффрис - Танец соблазна

Сейчас это уже не имеет значения. Прошлого не вернешь.

– Что дальше? – спросила Клара. – Вы еще не объяснили, как сделались вором.

Его удивляло, что Клара так спокойно приняла его рассказ. Но она всегда его удивляла.

– К несчастью, мама выбрал а для бегства неудачный год и неудачное место. Видите ли, это был 1788 год. Меньше чем через год после нашего появления в Женеве в Париже чернь штурмовала Бастилию.

Ужас отразился на ее лице.

– О Боже, вы оказались в Женеве во время революции?

Он кивнул:

– Женева пострадала гораздо больше Англии. Там был свой якобинский террор. Почти с самого нашего приезда в городе начался хаос. Легко представить, это было не лучшее место для английского учителя танцев и сбежавшей от мужа английской леди с новорожденным ребенком на руках.

– Но почему Женева? Почему не Америка, или... или Испания, или еще какая-нибудь страна?

– Точно не знаю, но думаю, что у ее первого любовника в Женеве были друзья. К несчастью, они принадлежали к знати, что не могло исправить ситуацию.

– Первый любовник?

Он вздохнул:

– Да. Примерно через год после нашего приезда в Женеву учитель танцев украл все мамины драгоценности и исчез. – Морган криво улыбнулся: – Увы, моя мама никогда не отличалась благоразумием при выборе мужчин.

Нелегко было видеть жалость на лице Клары. Он отвернулся и сухо продолжил:

– Без денег, без друзей, к которым можно было бы обратиться за помощью, с младенцем на руках, мама не нашла другого способа выжить, как завести любовника. Выбор у нее был небольшой. Мы жили достаточно хорошо, пока новый мамин любовник не кончил жизнь на гильотине.

Клара была первой, кому Морган рассказал об этом периоде своей жизни. Он старался похоронить эти воспоминания, но это было нелегко. И с этим приходилось жить.

Единственным, кто знал подробности его жизни в Женеве, был брат его матери дядя Лу. Незадолго до смерти мать обо всем рассказала ему. Рейвнзвуд знал только то, что Моргану приходилось воровать, а Себастьян ничего не знал, и Морган был этому рад.

– Во всяком случае, – продолжал Морган, – так мама поддерживала наше существование – за счет любовников. Но это было очень ненадежно. Когда начался террор, мать уже утратила свою привлекательность и мужчины потеряли к ней интерес.

– Тогда вы решили пополнять семейный бюджет, обчищая карманы, – сочувственно произнесла Клара. – Сколько вам было лет?

Сердце Моргана болезненно сжалось. Он хотел прекратить этот разговор. Он старался не вспоминать о том страшном времени. И сейчас, рассказав обо всем Кларе, чувствовал себя ужасно.

– Мне было шесть лет, – ответил Морган на вопрос Клары. – Мама ссорилась с нашим очередным «благодетелем», очень скупым человеком. Я убежал. Мне очень хотелось есть, и я стащил у продавца булку, когда он отвернулся. Это увидел карманник и стал меня опекать. Учил воровать и сбывать краденое скупщику. – Морган мрачно улыбнулся: – Я даже стал профессионалом, так называемым silk snatcher.

– Вы срывали дамские шляпки и мужские головные уборы с прохожих?

– И весьма успешно. Ваши воришки не умеют этого делать.

– Когда общаешься с ворами, невольно сам становишься вором. Но почему шляпки?

Он смотрел на копну ее каштановых волос.

– Мама любила шляпки. Каждую десятую я отдавал ей, хотя знал, что она предпочла бы деньги.

– Это оправдывало сам факт кражи.

– Ничто не может оправдать кражу, – гневно произнес Морган.

– Насколько мне известно, одни крадут, чтобы выжить, потому что не могут устроиться на работу, другие начинают воровать по той же причине, но потом входят во вкус и не хотят возвращаться к честной жизни. Первых легче перевоспитать.

– Я отношусь к первым или ко вторым? – с замиранием сердца спросил Морган.

– Разумеется, к первым. Вторые воруют со спокойной совестью. А вам было стыдно рассказать матери о том, что вы приносите ей ворованные деньги.

– А вы не думаете, что я просто боялся наказания?

– Нет, судя по вашим рассказам, мать была к вам добра.

– Я говорил маме, что зарабатываю. Ощипываю цыплят для торговца домашней птицей, бегаю по поручению художника, жившего рядом, или еще что-нибудь. – Он фыркнул: – Как будто можно было найти такую работу. В те смутные времена даже коренные жители Женевы не имели работы. Что же говорить обо мне! Я считался сыном «английской шлюхи». А приюта для перевоспитания карманников там не было.

– Жаль. О детях надо заботиться. Они воруют не от хорошей жизни. Вас ловили с поличным?

– С поличным – нет. Поэтому мне всегда удавалось убедить судью в собственной невиновности. Правда, приходилось провести ночь в полицейском участке. Маме я говорил, что ночевал у друзей. Я часто уходил из дому, когда у нее оставался кто-нибудь из любовников, а она верила мне.

– Вы уверены? Многие матери чувствуют, когда дети говорят неправду, просто не подают виду.

– Думаю, ей просто хотелось верить. Иначе пришлось бы посмотреть правде в глаза, признаться самой себе, как она ошиблась, доверившись первому любовнику. Мне кажется, именно поэтому мать только перед смертью сказала мне, что я сын барона.

Клара вопросительно взглянула на него:

– Почему вы называете его бароном?

– А как еще я могу его называть? Отец? – с горечью произнес Морган. – Он не был мне отцом ни в каком смысле. Даже после того, как меня взял к себе дядя, барон совершенно не интересовался мной.

– Ваш дядя, видимо, хороший человек. Почему же, когда в Женеве дела пошли плохо, ваша мама не вернулась в Англию? Брат наверняка не оставил бы ее в беде.

– Я часто об этом думал. В годы террора и позже, когда к власти пришел Наполеон, покинуть Женеву было сложно. Возвратиться после того, как она была объявлена умершей, означало бы навлечь позор на семью.

– От чего мать умерла?

– От чахотки, – солгал Морган. То же самое он сказал Себастьяну, Рейвнзвуду, всем, кто спрашивал его о матери. Только он сам и дядя знали правду.

Клара бросила на него недоверчивый взгляд. Или это ему показалось? Наверняка. Откуда она могла знать правду?

– Остальное вам более или менее известно. После того как я покинул Женеву, меня отправили в Ирландию, в школу, а когда повзрослел, отправили на флот. Капитан, к которому я попал в обучение, сделал из меня настоящего моряка.

– Надеюсь, не варварскими методами?

– Слава Богу, нет. Он был на редкость добрым. Я мечтал принять участие в сражении и сражался как дьявол.

– А потом сами стали капитаном.

– Да.

– И шпионом в Спитлфилдзе. – Она помолчала. – Но, судя по вашим словам, это задание вам не по вкусу.

– Совершенно верно.

– Тогда почему вы не отказались?

– Рейвнзвуд обещал дать мне под начало первоклассный корабль. Такого шанса я не мог упустить. – Он не упомянул, что Рейвнзвуд предлагал ему должность в министерстве внутренних дел.