Анна Грейси - Беспечный повеса

Девушки, привыкшие к скаредности родного деда, раскрыли рты от изумления и восторга.

Сэр Освальд окинул каждую девушку взглядом заядлого модника.

– Такие нежные создания и в таком виде! Чарити, дорогая моя, ты настоящий бриллиант, просто неземное создание! Эти золотистые волосы, эти глаза! И близнецы хороши. Даю слово, я научусь вас различать, но вы просто изумительны. А маленькая Грейс, когда чуть подрастет, затмит своих сестер. Какое удовольствие увидеть вас одетыми так, как того требует ваша красота!

Он удовлетворенно потирал руки.

– Найти вам мужей не составит никакого труда. Думаю, не будет преувеличением, если какой-нибудь герцог проявит интерес... да, именно герцог. С вашей внешностью в этом не стоит сомневаться. – Сэр Освальд порхал около внучатых племянниц, сияя лучезарной улыбкой. – Не припоминаю, чтобы четыре девушки неземной красоты одновременно появились в Лондоне. И все – из одной семьи, из моей семьи! – Он взволнованно всплеснул руками. – Это будет сенсация! Свет еще не подозревает, какое его ждет потрясение!

Когда он перевел взгляд на Пруденс, его улыбка медленно поблекла. Поджав губы и нахмурившись, он задумчиво разглядывал ее. И чем дольше сэр Освальд смотрел на нее, тем отчетливее Пруденс понимала, что ей не сравниться с сестрами.

Ее волосы были того же цвета, что и у Грейс, но имели неприятную особенность – они пушились и вились во влажную погоду. Их не сравнить с сияющими, шелковистыми золотыми локонами сестер. Цвет лица, может быть, и был столь же нежным, как у сестер, но его портили пять-шесть крошечных веснушек, поскольку Пруденс часто не заботилась о том, чтобы в солнечную погоду надеть шляпу. Глаза у нее были скучного серого цвета, когда у остальных в семье – самых разных оттенков сияющего голубого.

Она почувствовала, как ярко-голубые глаза дяди Освальда задержались на ее носе, типичном для Мерридью, и заметила, что его рот сжался в совсем тонкую линию. У него самого нос точно такой же формы, дерзко подумала Пруденс, ее нос не такой длинный. Хотя ей пришлось признать, что на мужском лице он выглядит гораздо лучше.

В Дерем-Корте было очень мало зеркал, ведь тщеславие – ужасный грех. А поскольку их почти никто не навещал и им было запрещено выходить, а Филипп уехал несколько лет назад, Пруденс не слишком задумывалась о своей внешности.

Но, правду сказать, для нее было шоком прочитать в дядюшкиных глазах, что она невзрачная травинка в пышном букете божественных красавиц. Но Пруденс твердо сказала себе, что у нее есть дела поважнее.

– Если вы действительно уверены, что одна из моих сестер удачно выйдет замуж до конца сезона, это будет замечательно, дядя Освальд! Это... – Пруденс с облегчением взглянула на сестер. – Именно на это мы и надеялись!

Взволнованная тем, что ее смелый план окажется успешным, Пруденс совершенно забыла о себе и, вскочив с кресла, обняла дядюшку.

– Спасибо, спасибо, дорогой дядя Освальд! Вы так добры, так великодушны. – Ее голос сорвался. – Не могу передать, как вы нас осчастливили. – Она поцеловала его в щеку.

Вспыхнув, сэр Освальд широко улыбнулся и смущенно залепетал, что ее утверждения об исключительной доброте и великодушии – чепуха. Это они сделали одинокого старика счастливым! В конце концов, для чего существуют дядюшки?

Оправившись от изумления и увидев, что дядюшка не только позволяет Пруденс обнимать и целовать его, но, кажется, даже приветствует такое поведение, сестры бросились наперебой обнимать пожилого джентльмена и застенчиво целовать в щеку и лысеющую макушку.

Но когда сестры снова уселись в кресла и нерешительно занялись чаем и булочками с тмином, дядя Освальд, нахмурившись, долго рассматривал Пруденс.

Пруденс, глупышка, не сообразила по его взгляду, что она, как говорится, ложка дегтя в бочке меда.

Ее заставила это понять портниха, шившая мантильи. Снимая мерки с девушек, элегантная француженка не переставая болтала:

– Какие у мадемуазель прекрасные фигуры, какие вы изящные, грациозные, поистине как молодые газели! – Когда взгляд портнихи упал на Пруденс, ее губы тут же сжались в знакомую линию. Она на мгновение нахмурилась, а потом с галльской прямотой заявила: – С вами, мадемуазель, будет потруднее. Вы не газель, вы похожи на маленького пони. Но я не отчаиваюсь. Я любую женщину могу сделать элегантной!

Пруденс готова была возмутиться. Она ела не больше сестер, даже гораздо меньше, чем Фейт и Хоуп. Так что это несправедливо, что они стройные и походят на эльфов, а она, видите ли, на... пони.

Тщеславие – это грех, твердо сказала себе Пруденс вечером, укладываясь спать и чувствуя себя разбитой и неуклюжей. Легкомысленно думать, что ее внешность имеет значение. Важно, чтобы одна из сестер скорее нашла себе мужа, и тогда все они, и в особенности Грейс, будут для дедушки недосягаемы.

Но ее внешность имела большее значение, чем она предполагала.

На четвертое утро за завтраком дядя Освальд сделал фатальное заявление. Он принес письмо своего брата, на самом деле написанное Пруденс, и зачитал вслух один абзац:

– «Относительно Пруденс, старшей, у меня другие планы, так что нет никакой необходимости выводить ее в свет. Она может сопровождать сестер и заниматься с ними, так что они не станут докучать тебе своей болтовней». – Он посмотрел через стол на Пруденс и спросил: – Ты знаешь, что задумал твой дед? Мой братец всегда был эгоистом. Продержать тебя рядом с собой до глубокой старости – это очень на него похоже. – Он фыркнул и отложил письмо в сторону. – Я наблюдал, как ты относишься к сестрам. Ты ведь замечательно о них заботишься, правда?

Пруденс заморгала от неожиданной похвалы. Она не могла припомнить, чтобы кто-нибудь сказал ей доброе слово. Дядя Освальд с воодушевлением кивнул.

– Ты добрая, славная девушка, Пруденс Мерридью, и – черт побери! – ты получишь свой шанс! Может быть, тебе недостает ослепительного вида твоих сестер, но я уверен, что мы найдем тебе отличную партию. Есть множество здравомыслящих мужчин, которые ценят в жене не только красоту. Мы найдем тебе мужа, милая, не беспокойся! Ты не потратишь свою жизнь, хлопоча вокруг чужих людей и приглядывая за эгоистичными стариками.

– Но она у... – начала Чарити и умолкла под пристальным взглядом Пруденс.

– Все хорошо, дядя Освальд, – заверила Пруденс. – Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Я очень довольна своей жизнью. Я рада стать компаньонкой своим сестрам и выходить вместе с ними. Это будет так весело.

Дядя Освальд с жалостью улыбнулся ей:

– Милая, благородная девочка. Тебе недостает красоты, но у тебя поистине прекрасная душа.

Пруденс стиснула зубы и заставила себя улыбнуться. Следующая его фраза стерла улыбку с ее лица.