Шеннон Дрейк - Тристан и Женевьева (Среди роз)

– Женевьева, подумай о ребенке, тебе осталось всего два месяца, неужели ты не заботишься о его жизни?

Наконец она начала успокаиваться и Эдвина продолжила мягко, но настойчиво:

– Женевьева, пожалуйста, успокойся, я знаю, что ты не хочешь ему вреда.

– Это будет вина Тристана.

– Это ранит тебя в такой же мере.

Эдвина уложила Женевьеву и накрыла ее ноги и раздувшийся живот одеялами.

Эдвине не составило труда отыскать Тристана. Если бы она не провела все утро с Женевьевой, то непременно узнала бы о его возвращении. Во дворце только и говорили о замечательной тактике де ла Тера в его борьбе с непокорными ирландскими лордами. Женщины наперебой обсуждали его достоинства. Эдвина пошла в сад, оттуда раздался смех. Несмотря на прохладный март, вокруг молчащего фонтана собралось довольно много людей. Менестрель играл на лютне и прямо на ходу сочинял лирические веселые песенки. На скамье сидели несколько придворных и среди них удобно расположились мужчины. Они держали в руках кубки и подливали себе из большого кувшина.

«Глупцы, – раздраженно подумала Эдвина, – ведь они все простынут на холодном ветру». Она еще больше разозлилась, когда увидела, что ее Джон, улыбающийся своей чарующей улыбкой, сидит рядом с Тристаном. Графиня, очень резвая молодая вдовушка сидела между ними. На ней было слишком открытое для такой погоды платье.

Эдвина задержалась на мгновение, затем решительно направилась к своему мужу. Они подпевали менестрелю и в такт пению размахивали руками, с зажатыми в них кубками. Джон, не прекращая петь, протянул руку Эдвине. Она скользнула вперед и уселась между ними, отпила глоток из кубка Джона, подставила щеку для поцелуя, затем повернулась к Тристану, который пел и смеялся и не отстранялся от графини, жавшейся к нему.

Тристан посмотрел на Эдвину, и та поняла, что он вовсе не был пьян. В его взгляде сквозила настороженность. Он понял, что Эдвина пришла сюда неслучайно. И хотя вначале он тепло приветствовал ее, теперь на его лице появилось холодное выражение.

– Вы вернулись, славный лорд Эденби! – сказала Эдвина.

– Ах, милая Эдвина, неужели это шпилька в мой адрес? Джон, у вашей супруги остренькие ноготки.

– Эдвина… – начал Джон.

– Я рада видеть вас живым и здоровым, – продолжала та.

– Конечно же, он жив и здоров, – вмешалась графиня, тронув изящными пальцами Тристана за подбородок. – Такому рыцарю ничего не стоило повергнуть в прах этих чертовых ирландцев.

Тристан улыбнулся, но было заметно, что графиня ему порядком надоела.

– Чертовы ирландцы – хорошие люди неправильных убеждений, – тихо сказал он.

В его глазах вспыхнули огоньки. Эдвина заметила, что на его руке обозначился уже белеющий рубец. Было довольно странно, что рыцарь, прославившийся во многих сражениях, так не любит вспоминать о них.

Он красив и силен, он только что вернулся из похода, но Эдвина видела, что все его веселье – фальшь. Тристана угнетала окружающая обстановка, он старался это скрыть, но выглядел удрученным.

Эдвина понизила голос, хотя на них никто не обращал внимания.

– Ты не зашел к Женевьеве.

– Да. Думаю, что этим доставил ей удовольствие.

Как мрачно, как горько он сказал это! На мгновение Эдвина растерялась, но тут же опомнилась, увидев, как графиня положила маленькую красивую руку на плечо Тристана. Эдвина понимала, что для него это ровным счетом ничего не значило, но она почувствовала такую злость за то, как он обращался с Женевьевой, что ей захотелось задеть его, и она знала, как сделать это побольнее.

– Я просто подумала, что ты должен быть в курсе, – легким тоном сказала Эдвина. – Дитя, рожденное при таком сроке, чаще всего не выживает.

Она добилась своего, несомненно!

– Эдвина! – попытался одернуть жену Джон, но Тристан крепко держал ее за руки.

– Что она сделала?

– Ничего, но она знает о твоем возвращении.

Он уже был на ногах и шагал прочь. Кто-то окликнул его, но Тристан даже не обернулся.

– Эдвина, Господи… – выдохнул Джон.

Эдвина повернулась к своему мужу и перешла на шепот:

– Это могло бы случиться, если бы он… не повидал ее. Она была вне себя.

Джон снова внимательно посмотрел на нее, и Эдвина в который раз подумала, как он красив и как она счастлива.

Губы их встретились, и Эдвина поняла, что все было бы совсем хорошо, если бы ей только не приходилось волноваться за племянницу.

Женевьева, должно быть, спала. Когда она проснулась, то ощутила давящую боль в висках, но сильнее этой боли была тоска, гнездившаяся в ее сердце. Ей следовало знать, что она была для него ничем, что она для него всего лишь враг, поверженный и используемый и, ей не стоит из-за этого расстраиваться. Но она не могла. Она не могла унять боль, избавиться от щемящего чувства, обиды, перестать истязать себя. Она беременна и это настолько заметно, что ей уже невозможно появиться в обществе, а он, даже не взял на себя труд зайти, что бы повидать ее и сказать, что с ним все в порядке.

Она снова закрыла глаза, но тут же их раскрыла, не зная откуда к ней пришла уверенность, что она не одна в спальне.

Женевьева посмотрела в сторону двери.

Там стоял Тристан, его взгляд был устремлен прямо на нее, он знал, что она проснулась, но не позаботился о том, чтобы объявить о своем появлении. Женевьева сначала почувствовала страх под его испытывающим взглядом, его глаза были темными и настороженными. Его голубая туника, казалось, сейчас разойдется по швам на широких плечах. Все вокруг было подвластно молодому жестокому богу.

А напротив него лежала она, потерявшая все свое достоинство за эти месяцы. Ее волосы были распущены, за время сна они спутались и разметались по подушкам. Одеяла скомкались и сползли в сторону, обнажив босые ноги. Женевьева ужаснулась всей невыгодности своего положения, она почувствовала себя совершенно несчастной. Поспешила сесть, опершись спиной о столб.

Внезапно, помимо воли, Женевьева поняла, насколько сильно она любит его, насколько сильно она переживает за него и, как ей больно от того, что она не может ожидать ответа на свое чувство. Поняла, как она одинока и несчастна и как ей обидно, что он не поспешил увидеть ее по приезду. Наверняка у него есть интерес на стороне, наверное, какая-нибудь другая женщина.

– Итак, ты вернулся.

О, она и сама не знала, что ее голос может звучать с такой горечью и холодностью. Женевьева заметила, как напрягся Тристан при ее словах, и подумала, что говорит, как сварливая жена, но ничего не могла с собой поделать.

Он не ответил, он просто направился к ней, и Женевьева не могла понять, чего же в данную минуту хочет: расплакаться ли, взмолиться, чтобы он приласкал ее, или что есть силы ударить его.