Анна Шнайдер - Жизнь на двоих [litres]

«Я так решил», – единственное, что сказал муж об этой ситуации. А больше – ни слова. Будто это нормально – увольнять без повода любимую аньян, которая к тому же спасла Агате жизнь. Виктория знала, что Арен никогда не стал бы огорчать детей без веской причины – значит, сейчас причина все же была, и она была существенной. И какой же?

Как императрица ни старалась, ей в голову не приходило ничего, кроме самого болезненного. Арен отпустил Софию, удалил ее от себя, и сделал он это после третьего покушения на Агату и смерти их нерожденного ребенка, потому что испугался. Испугался, что следующее покушение может вновь коснуться Софии, и на этот раз спасти ее у него не получится. Ведь это именно Арен спас Софию тогда, после портальной ловушки.

Виктория морщилась и кусала губы, не представляя, верно ли рассуждает или ошибается, поскольку до сих пор отравлена ревностью. Хотя сейчас она не ощущала никакой ревности. Ей просто было горько и хотелось знать правду.

Чтобы как-то отвлечь себя, Виктория в который раз села за задание Силвана. Долго смотрела на белый лист бумаги, а потом взяла и раскрасила его целиком ярко-алой краской, похожей на поток хлещущей из раны крови.

Насчет работы София решила быстро – вновь устраиваться аньян она не хотела, не желая сейчас работать с другими детьми, а не с Агатой и Александром, поэтому связалась с ближайшим детским садом, куда срочно требовался воспитатель в одну из групп. С рекомендациями из дворца, которые София послала директору по почтомагу, ее приняли тут же, без собеседования и лишних вопросов. Поинтересовались только, действительно ли она готова работать за их скромную зарплату, на что София коротко ответила: «Конечно».

По правде говоря, на банковском счете у нее было столько денег, что она могла бы не работать несколько лет, но не работать – значит, погрузиться в пучину собственного отчаяния, и поэтому София собиралась начать выполнять обязанности воспитателя как можно скорее, а именно – с завтрашнего дня.

После завтрака Вано отвел их в свой дом, от которого Элиза и Рози пришли в такой восторг, что Синтия окончательно сдалась и согласилась переехать туда в течение недели. Двухэтажный особняк на границе Новой и Старой Грааги был очень красивым – белые стены, красная черепица со свисающим с нее плющом, маленькие балкончики с витыми решетками на втором этаже и уютные резные ставни на окнах, – кроме того, особняк оказался расположен недалеко и от их нынешнего дома, и от школы Элизы и детского сада Рози, и от новой работы Софии. И внутри дом Вагариуса не был пустым, там имелась вся необходимая мебель, а уж от огромной библиотеки Лиз пищала, как сотни мышей, и радостно подпрыгивала, до боли напоминая Софии Агату с Александром.

София выдержала первый день без Арена только благодаря своей семье: громким и счастливым голосам сестер, мягкой маминой улыбке, серьезному голосу Вано и их обеспокоенным взглядам, направленным на нее. Никто ничего не спрашивал, даже Элиза и Рози – видимо, мама с ними хорошенько поговорила перед возвращением дочери – и ей не нужно было придумывать легенды и что-либо сочинять. Близкие щадили ее чувства, и ради них София старалась держать лицо и изображать хоть немного энтузиазма.

Но вечером, как только они поужинали, Вано попросил ее подняться наверх, чтобы поговорить, и София напряглась, опасаясь, что Вагариус хочет провести с ней профилактическую беседу и объяснить, насколько правильно и благородно поступил император. Слушать подобное она совсем не желала, но сил спорить не было, и София пригласила Вано в свою комнату.

– Его величество сказал, у тебя получилось создать кровный щит нашего рода, – произнес Вагариус, как только они вошли внутрь и сели – София на кровать, а Вано на стул возле письменного стола. – Покажешь?

Она кивнула, не представляя, сможет ли сотворить щит сейчас – тогда-то она просто испугалась за Викторию, и все вышло само собой. Но теперь угрозы нет. Хотя и вчера она была сомнительной, но все же…

София медленно подняла руку, пытаясь вспомнить, что ощущала в ту секунду, когда ее высочество Ванесса швырнула свою молнию, и замерла, почувствовав вкус железа во рту. Кровь в венах и артериях в тот же миг будто стала горячее, вскипела, и София раскрыла ладонь, выпуская из себя то, что стремилось на волю, и любуясь прозрачной, чуть волнующейся, как море, стеной родового щита Вагариусов.

– Прекрасно, – выдохнул Вано, улыбнувшись. – Я очень рад, Софи. Ты… такая умница. – Он вдруг встал и, подойдя к ней, опустился на колени. – Я горжусь тобой. – Он обнял ее, и в глазах защипало, запульсировало, и все вокруг поплыло, словно София внезапно попала в воду.

– Не надо, – прошептала она, закрывая глаза, чтобы не заплакать. – Не говори ничего.

– Не буду, родная. – Вано в последний раз провел ладонью по ее волосам, а затем отошел и сел на прежнее место. – Ты ведь слышала мой утренний разговор с Синтией? – спросил он будто бы непринужденно, но София все равно услышала в голосе напряжение.

– Слышала, – не стала отрицать она.

– И… что ты думаешь?

– Тебе понадобится несколько лет, чтобы уговорить мою маму выйти за тебя замуж, – ответила София честно. – Но, если ты правда этого хочешь…

– Хочу, Софи.

– Тогда оставь ее в покое. – Посмотрев в удивленные глаза Вано, она пояснила: – Чем сильнее ты будешь настаивать, тем больше мама будет сопротивляться. Я ее знаю. Просто живи, ухаживай, проявляй заботу, но не напоминай ей о сегодняшнем предложении. Она должна созреть.

– Хорошо. Я так и сделаю.

Понедельник для Арена оказался не менее ужасным, чем воскресенье, только работа отвлекала от мыслей о Софии. Хотя не вся работа. Избегающий взгляда императора Вано Вагариус, наоборот, добавлял отчаяния.

Арен ничего не спрашивал у Вано, он все знал и так – во-первых, за Софией следили (хотя больше не прослушивали), а во-вторых, Вагариус должен был отчитываться ему письменно, и он эту обязанность исправно выполнял. Поэтому император был в курсе, что София устроилась на работу воспитателем в детский сад – пятидневная неделя, график с восьми утра до шести вечера. Он не знал, радует его или печалит тот факт, что она послушалась и старалась жить дальше, вместо того чтобы рыдать у себя в комнате и отказываться от еды и питья. Арен понимал, что та София, которую он полюбил, будет вести себя именно так, но все же при мысли о том, что она может существовать и без него, было эгоистически обидно. Хотя он и сам делал то же самое: дышал, ходил и работал.

Агата и Александр истерики днем не устраивали, но это временно. Император осознавал: дети понимают, что добиваться своего нужно в присутствии папы, маму мучить бесполезно, вот и ждали вечера, и отыгрались по полной – капризничали, дулись, не слушались и отказывались отвечать на вопросы. Его маленькие ангелы превратились в маленьких демонов и терзали души родителей как могли, не желая ни успокаиваться, ни укладываться спать. Уснули они ближе к полуночи, когда Арен уже был готов усыпить всех, в том числе самого себя, насильно, но это все же не понадобилось – наследники, утомившись от собственных капризов, слез и криков, отключились посреди ковра в детской в окружении игрушек и книг, которые им весь вечер подсовывали утомившиеся родители.