Алена Медведева - Прошлое [СИ]

— Стой! — Шикнул мне Кирен.

Я услышала характерный звук нажимаемых кнопок, затем скрежет, поздно сообразив, что это открывается один из наружных шлюзов, меня дернули вперед, когда…

Рефлекторно вздохнув, пошатнулась. Чувство страха пронзило сознание — тело раньше разума осознало истину: воздух стал губителен для меня. Удушье нахлынуло жуткой болью, в груди словно вспыхнул огонь. Рухнув, забыв обо всех угрозах, я захрипела, силясь вдохнуть. Хвост метался в конвульсивных движениях, руки словно ловили желанный воздух.

Кирен.

Сомнения всегда были мне чужды. Отсюда и бесстрашие. Большинству из нас нечего терять — жизнь простого воина мало ценится у нашего народа. Женщины моей расы и множество пленниц ежегодно обеспечивают более чем солидный численный прирост, рожая новых воинов до самой смерти. Которые, в свою очередь погибнут молодыми, успев завоевать свои первые трофеи и оставить потомство.

Мало кто из нас мог похвастаться тем, что возвысился, обеспечив себя до старости. Нет! Каждый знает: чтобы иметь возможность жить здесь и сейчас, надо воевать. Завоевывать… Это позволит иметь скудное пропитание сейчас. А дальше? Философия воина в одном: будущего нет, твой долг — погибнуть, сражаясь.

Поэтому никогда метхи не считаются с потерями — наше выживание, это вопрос нашей силы. Мы побеждаем всегда, любой ценой. Даже верпанов, элементарно задавив их численностью. Побеждаем тогда, когда их парализующих сил не хватает, чтобы сдержать бесчисленный рой моих братьев.

Нет более многочисленной расы, чем метхи. И это замкнутый круг. Планета давно не способна прокормить нас. Боги не научили нас жить иначе. Перенимать презренные устои других рас, обрабатывать землю, чтобы добыть еду? Никогда! Это недостойно расы воинов.

Мы верно следуем обрядам, но получаем все меньше ресурсов для жизни. Чтобы захватывать их извне, нужна численность. Но даже Знание, дарованное нам беловолосыми Богами, не спасает — условия жизни воинов поколение за поколением становятся все труднее.

Конечно, это не относится к Знающим… Как минимум к тем, кто следует обрядам и обеспечивает необходимым.

«Но и среди нас есть неудачники — те, кто перестал справляться».

Я знал таких лично, они были близки с моими отцами. Эти двое, рожденные не в моей зоне (так Боги называли территории, что давали ресурсы для жизни), часто бывали у нас. Считая себя обреченными на довольство, они не тренировались: зачем воинское искусство тем, кто всегда будет обеспечен, не рискуя жизнью? Но однажды что-то случилось… снова и снова эти Знающие проходили обряд, но… Знание не давало привычного результата.

В той зоне тоже рождались звездолеты. И она быстро стала мертвой — воины со своими самками перекочевали на другие территории, где можно было пробиться в команду. А двое Знающих? Они погибли от голода. Что поразило меня в детстве — отцы отвернулись от них, отказав в помощи. Именно тогда я решил, что путь воина и мой тоже.

На всякий случай…

Врожденная осторожность? Инстинкт самосохранения? Что-то в глубине меня подтолкнуло к этому решению, когда я увидел жалкие, сжавшиеся в отчаянии холодные тела когда-то близких нам метхов.

Страх?.. Нет, это не мог быть страх, ведь он незнаком нашей расе. Не зрелище смерти отвернуло меня — у нас это норма жизни, мы рождаемся, чтобы умереть. Но факт всеобщего безразличия — вот что поразило меня до глубины души. И пусть признаться в этом я не мог, но пронес это чувство через всю жизнь: упав, не подняться — затопчут толпы тех, кто идет следом. Не заметив!

У нас нет семей, мы презираем слабость, которую другие называют родственной приязнью. Большинство детей, в раннем детстве лишившись родителей, прибивается к какой-то группе воинов, довольствуясь объедками, с начала жизни постигая суровую реальность нашего мира. Мальчики учатся у воинов, девочкам кидают еду, ожидая, когда они созреют. Очень многие умирают, но еще больше рождается.

Конечно, это не относится к детям Знающих. Они едва ли не священны, ведь это носители Знания, которые получат его от своих отцов. В этом мне повезло.

И, наверное, это все же был страх… себе можно признаться? Он предопределил мою жизнь, тайная слабость повернула мою судьбу. Боязнь остаться одному… Совсем.

Не было смысла Знающему, владеющему определенным обрядом, учиться другому. Зачем? Метхское процветание — возможность есть досыта, получать свою часть трофеев, не воюя, иметь личное жилье, а не ютиться в бесконечных подземных шахтах, оставленных нам Богами — обеспечит и одно Знание.

«Если ты не перестанешь справляться» — эта мысль прочно засела в моей голове, заставляя тренироваться наравне с сотнями безродных мальчиков. Я вырастил в себе воина. Сам! Я стал тем, кто поклоняется силе, живет насилием, и не приемлет сомнений. Ведь иначе — сдохнешь.

А еще… мне оказалось мало одного Знания. Обряд, позволяющий рождаться звездолетам, дарованный мне одним отцом, я знал в совершенстве. Но перед глазами стояла картина с двумя худыми, сжавшимися в комок фигурами… И совсем не страх вынудил меня желать большего. Я верил, что это была жадность, жажда обладать. Желание сражаться! Это достойно воина.

Нельзя убедить чужого отца разделить Знание между своим сыном и посторонним. Это табу!

Но я был хитер и настойчив. Я был готов заплатить высокую цену. И заплатил — свободой, чтобы получить еще одно Знание. Так я стал владеющим двумя обрядами, и смог не только определять рождение звездолета, но и научился заставлять его двигаться. Я стал капитаном.

А моей ценой стал Гринод. Его предписали мне в пару по истечении отведенного срока.

Я не должен был расстраиваться из-за этого. И бояться… Я же воин — мне чуждо подобное. Но с момента, когда едва не погиб в схватке с верпанами. Спасенный Дейнари — бесполезной и никчемной арианской самкой (глупой прихотью я называл порыв оставить ее при себе), я внезапно понял, что не нужен никому.

От меня, как и от тех двоих в детстве, все отвернулись, безразличные к моей гибели. Отгородились дверями, не оставив другого шанса, кроме как умереть.

«Самый жуткий страх стал реальностью. Не помог статус, и даже редчайший факт — обладание двумя обрядами».

Меня готовы были затоптать, не заметив.

«Все же верно? — спрашивал я себя. — Это смысл жизни воина. Погибнуть».

Но вернулся страх… Та проклятая слабость, о которой я не сказал никому. Я боялся смерти. И оставшись с ней один на один, с кишками, вывалившимися наружу, дрожащий в ознобе утекающей жизни, отчаянно трусил, мучимый не столько болью, сколько пониманием: все. Мое изуродованное, никому не нужное тело вышвырнут, забыв обо мне в тот же миг. У меня нет шанса победить.