Вирджиния Нельсон - Волчица на поводке

Чтобы быть тем, кто осушает ее слезы и присоединяется к ее веселью.

Он жаждал того, чего, как он думал, никогда не захочет, а сам даже не знал ее имени. Она оставила его жаждущим, опустошенным, переполненным мыслями о ней, чтобы начать беспокоиться о чем-либо, кроме того, что их связывало.

— Волчонок, где ты? — Почти жалобный тон его собственного голоса покоробил его, но он не мог отрицать, что в его груди будто полыхает пожар, прямо в его сердце. Пустой. Без нее он чувствовал себя пустым, выдолбленной скорлупой, которая мечтала, чтобы она наполнила его и сделала целым.

Треснула ветка, и он повернул голову на звук. В лесу кто-то был.

Не удивительно, хотя и странно. Ночью многие существа выходили, чтобы охотиться и играть, не только извращенные ублюдки вроде него. Вглядевшись в темноту, он увидел тень большой собаки в десяти ярдах справа от него.

Нет, не собаки.

Волк. Красивое серое существо с желтыми глазами.

Взгляд существа ошеломил его, и, когда он должен был бежать, должен был искать способ защитить себя, вместо этого он упал на колени. Он распахнул руки, беспомощный, чтобы попытаться защитить себя, когда эти глаза, казалось, прожигали его до костей.

На волчьей морде были ее глаза, его Люпин, его волчонка. Порыв ветра принес ее аромат — аромат ночного бриза, который дразнил его чувства.

Возможно, это последствия войны, а может он сошел с ума или что-то в этом роде. Потому что его нос и глаза говорили ему то, в чем не было никакого смысла. Но потом существо двинулось, выскользнув из тени и, преобразилось под его взглядом. Через несколько секунд — часов? — существо стало Люпин. Казалось, ее тонкие изгибы поглотили волка или слились с человеком, как не показывали ни в одном фильме ужасов. Ее лицо, на этот раз не замаскированное, врезалось в его мысли, и что-то щелкнуло в его мозгу.

Моя.

Независимо от того, каковы его логические соображения по этому вопросу, он знал, что один факт не подлежит сомнениям. Она была его. Чувство правильности, которое пришло с мыслью, означало, что какова бы ни была правда, это не имело значения. Она была его, и он был ее. Его руки тряслись, когда он принял тяжесть этого знания, и вся его жизнь перевернулась с ног на голову вокруг этой единственной, самой важной, информации.

— Ну, я не могла придумать другого способа рассказать тебе, хотя я знаю, что есть более мягкие способы раскрыть страшную тайну. Нервничая, она остановилась в нескольких шагах от того места, где он все еще стоял на коленях. Достаточно далеко, чтобы он не мог прикоснуться к ней, пока лунный свет омывал ее плечи и тяжесть ее груди.

— Я думал, что сошел с ума. Может, какой-то странный эффект ПТСР. Он не мог быть менее честным с ней. Если она примет его так, как он знал, что принял ее, нужно было сообщить ей, что внутри он был поврежден, со сломанным стержнем. Возможно, он никогда не станет тем, кем был раньше, но все равно будет любить ее. Он искал слова в своем мятущемся разуме, как человек в метели искал дом.

Она покачала головой.

— Меня зовут Патч. Я знаю, что не обязана тебе говорить. И я сказала, что не снимаю маску, так что я нарушаю наш договор. Но мы не в клубе, так что…

Она заправила прядь волос за ухо, ожидая его порицания.

Закусившая свои припухшие покрасневшие губы, она выглядела такой хрупкой для женщины, которая несколько мгновений назад ходила на четырех лапах в виде смертельно опасного хищника. Он боролся со стремлением прижать ее к себе, защитить от всего, что ее беспокоило. Облизать отпечатки зубов на ее нижней губе. Уложить ее на землю и взять ее — проклятое наваждение.

— Значит, ты был в армии? В каких войсках?

Ее вопрос не был отмечен как важный. Не тогда, когда он еще пытался разобраться в том, чему был свидетелем.

— Я видел…

— Я волк. Я всегда была волком, и я надеюсь, что это тебя не отталкивает. Наш род… мы иногда находим пару. Мы заявляем на них права. Секс между нами… Ух, мне трудно сопротивляться желанию заклеймить тебя, потому что мы вроде как должны поговорить сейчас, прежде чем сделать что-то, чего я не смогу исправить. Мое желание заявить права на тебя — это несправедливо, потому что ты вообще-то человек и не знаешь о чем я говорю. У тебя должен быть выбор, так что… — Она накручивала волосы на палец, не встречаясь с ним глазами. Она по очереди то скрывала грудь, то убирала руки, колеблясь между тем, чтобы набросится на него и почти съеживаясь прежде чем снова изменить поведение. Из-за ее незащищенности что-то теплое, что-то мягкое прорастало в его груди и он прижал к ней кулак, как если бы мог физически удержать эмоции.

— Если предположить, что это не сон, и у нас действительно происходит этот разговор, если ты меня заклеймишь, то я стану волком? — Услышав свой вопрос, он понял его абсурдность, его разум еще пытался найти рациональное объяснение, в то время как его сердце знало, кем она была и что она имела в виду.

Она покачала головой, осмелившись взглянуть на него. Явная красота ее лица ударила его, будто кулаком в живот. Не в силах больше сопротивляться, он встал и намотал ее волосы на кулак. Грубо схватив, он наклонил ее голову так, чтобы она больше не смогла избегать его взгляд.

— Будет больно? Если ты меня заклеймишь?

Она моргнула, казалось, шокированная его вопросом.

— Я бы никогда не… Нет, но это навсегда. Я знаю людей, которые погибли, когда их пара умерла. Это нерушимая связь. Я не смогу все отменить. Мы будем парой на всю оставшуюся жизнь. И ты не должен никому рассказывать обо мне и о моем виде.

— Значит ли это, что я смогу трахать тебя, пока тебя ноги не перестанут носить? Значит ли это что я смогу просыпаться в твоих объятьях, узнавать тебя, пробовать тебя, шлепать тебя или другим способом затрахать нас обоих до смерти? — Он не хотел, чтобы его список требований вышел настолько грубым, но он хотел быть честным и поэтому не откажется от своих слов, даже если они не были слишком романтичными или сентиментальными.

Ее тело затряслось от смеха и жар ее наготы оказался еще ближе к нему. Будто ей хотелось касаться его так же сильно, как ему хотелось чувствовать ее.

— Уверена в каждом пункте, — прошептала она, опьяняющий трепет ее голоса песней сирены взывал к его разгоряченному телу.

— Тогда заклейми меня, мой волчонок, потому что ничего в этом мире я не хочу больше, чем тебя. И если это безумие, я рад сойти с ума в твоих объятьях. И если это сон, я надеюсь никогда не проснуться.

С этими словами он наклонил губы к ее губам и притянул ее к себе, ухватившись за талию. Ее зубы коснулись его губ, и он вздрогнул, нуждаясь в том, чтобы найти толику здравомыслия в водовороте эмоций, захлестывающих его. Он жаждал ее, никогда не хотел ничего так же сильно, как он хотел покусывать ее ногти и слышать звуки ее освобождения. Он провел рукой по ее бокам, какой-то инстинкт толкнул его покрыть ее тело своими прикосновениями, своим запахом, объявить своей собственностью.