Алена Волгина - Отравленные морем [СИ]

Всё утро я провела как на иголках, а днём мне внезапно нанесли визит. В камеру явился какой-то важный судейский чиновник в строгом дублете из тёмно-лилового бархата. Его сопровождал пожилой секретарь. Он представился, но от волнения я не запомнила его имя. Первый синьор, занимавший более важное положение, и не думал соблюдать правила вежливости: он лишь окинул камеру брезгливым взглядом, прижал к носу надушенный платок и остался на пороге, не решаясь войти внутрь.

Секретарь отнёсся ко мне с большим сочувствием:

— Завтра состоится суд по вашему делу, синьора, — сообщил он, в двух словах объяснив мне все обстоятельства.

Это известие повергло меня в такой шок, что я совсем растерялась. Меня вызовут в суд? Обычно судьба пойманных «заговорщиков», не относящихся к высшей знати, решалась проще и без всякой помпы. Потом я сообразила: Джулия! Наверняка это она задействовала все свои связи и привлекла нужных людей, чтобы помешать дону Сакетти тихо уморить меня в камере. Хотя нет, Джулия сейчас, должно быть, по горло в детских заботах… Тогда кто же? Бьянка?

В любом случае мне было совестно, что я доставила столько хлопот, и вместе с тем меня охватило тёплое чувство от счастья, что обо мне не забыли. Я чуть не расплакалась от облегчения и так разволновалась, что прослушала вопрос господина секретаря:

— А? Что? — спросила я, вздрогнув.

— Есть ли у вас какие-нибудь просьбы, синьора? — возвысив голос, повторил он.

Было видно, что ему не терпелось от меня отделаться. Его коллега в лиловом дублете нетерпеливо притопывал ногой, всячески давая понять, что они и так слишком задержались. Я отрицательно покачала головой, едва понимая смысл вопроса, но потом спохватилась и попросила воды.

Оба синьора поспешно удалились, прислав вместо себя тюремщика — другого, незнакомого. Тот принёс целый кувшин, накрытый ломтём хлеба. Невероятно! Хлеб был подсохший и приятно пахнул кислинкой. Я вцепилась в него дрожащими руками. После гнусной бурды, которой меня потчевали целую неделю, это был настоящий пир!

Потом я напилась воды из кувшина, умылась и кое-как расчесала волосы пальцами. Выглядела я, конечно, ужасно. Бывшее маскарадное платье, когда-то нарядное, всё пропотело насквозь, превратившись в грязную тряпку. Волосы свисали сосульками, и от меня дурно пахло. Я заранее сгорала от стыда, что придётся появиться в приличном собрании в таком непрезентабельном виде. Увы, об удобстве узников в Карчери не очень не заботились. Из туалетных принадлежностей здесь имелась только лохань для нечистот, которую опорожняли раз в три дня.

До самого вечера я никак не могла успокоиться: ходила взад-вперёд по камере, придумывала себе разные вопросы и репетировала ответы. Интересно, о чём меня будут допрашивать? Я решила, что буду молчать как рыба о своём коротком неудавшемся визите в Дворец дожей и о том, что случилось в крипте графа Арсаго… если о том вообще зайдёт речь. Никакой вины за собой я не чувствовала. Я никогда не злоумышляла против Венетты, не выдавала ничьих тайн и не использовала дарованную мне магию во зло. Судьи просто обязаны были поверить в мою невиновность!

Поздно вечером, когда уже стемнело, я попыталась ещё раз дозваться Пульчино… Тишина. Его не было. Что же могло случиться?

Вдруг показалось, что за окном промелькнула тень. Я встрепенулась: «Пульчино? Это ты?» Что-то тяжелое приземлилось на крышу, послышался скрежет. Под потолком, в том углу, где стояла кровать, чьи-то когти заскребли по железу. Затаив дыхание, я на цыпочках подкралась ближе, прислушиваясь. Вскоре мне на голову просыпалась струйка песка.

Мне стало страшно. Кто-то снова пытался до меня добраться, но кто? Грифон? Честно сказать, даже сейчас с трудом верилось, что эта каменная туша способна ожить! Или Кожаный Человек опять явился по мою душу? Кто бы там ни был, он орудовал наверху с таким упорством, будто твёрдо вознамерился пробить потолок.

Бросившись к двери, я отчаянно заколотила в неё кулаками:

— Помогите!

Никого. Что же делать?! Я была заперта здесь, беспомощная и без всякого оружия!

В сердцах я снова ударила в дверь и, наконец, услышала за ней какое-то движение. Заскрежетал замок, и на пороге появился тюремщик. Мой старый знакомый. В руке у него была дубинка, а фонарь он предусмотрительно поставил на пол, подальше от меня.

— Чего тебе? — рявкнул он. — В подвал захотела?

— Там на крыше кто-то есть! — выпалила я, не решаясь упомянуть о грифоне, чтобы меня не сочли сумасшедшей. — Кто-то хочет забраться сюда!

Тюремщик, засопев, посмотрел наверх. Как нарочно, в углу всё стихло. Тогда он перевёл взгляд на меня, и в нём было столько злобы, что я попятилась.

Я ничего не знала об этом человеке, но раньше он не казался жестоким и никогда не донимал меня грубостями. С тех пор как меня перевели сюда, мы старательно игнорировали друг друга. Мне было унизительно, что чужой человек (да ещё мужчина!) должен был выносить за мной грязное ведро и имел право зайти в камеру в любой момент. Мне казалось, единственный способ сохранить остатки достоинства — просто не замечать этих обстоятельств. Тюремщик, судя по его угрюмому молчанию, всецело разделял эту точку зрения. Но сейчас под его тяжелыми бровями полыхала злоба, а кривая ухмылка была похожа на край ржавой пилы.

— Ну и что? — грубо сказал он. — Завтра тебе вынесут приговор и, надеюсь, утопят в Орфано. Если бы не суд, я бы сам с удовольствием свернул тебе шею!

Я растерялась. За что он на меня так взъелся? Его дыхание отяжелело от гнева:

— Мой сын ходил на галере с синьором Альбицци, — пояснил он коротко и зло. — И погиб вместе с ним. Мы узнали позавчера. Это всё из-за тебя, ты, поганая шпионка, пособница Фиески!

Он выплёлывал эти слова мне в лицо, а я в ответ могла только молча раскрывать рот, как рыба. Пособница Фиески? Я?! О чём он говорит? А ещё меня беспокоило это имя — Альбицци. Почему-то оно казалось знакомым… Где я могла его слышать? Гневные выкрики тюремщика мешали сосредоточться:

— Ты сидишь здесь в грязи и вони, но ты дышишь. Живёшь. А моего мальчика больше нет! — внезапно заорал он. Я съёжилась, ожидая удара, но тюремщик сдержался. Сжав кулаки, выдохнул, потом развернулся, собираясь снова запереть дверь.

Вдруг я вспомнила наконец, где слышала об Альбицци, и меня пронзило страхом, словно мечом. Бросившись следом за мужчиной, я схватила его за куртку:

— Капитан Альбицци? Он ведь из той из эскадры, которая сопровождала «Анжело», да? Что вам известно? Кто-нибудь из них вернулся?

Он явно не хотел отвечать, но, вероятно, увидел в моём лице что-то такое, отчего сдался и пробурчал:

— Только Реньер. Остальные мертвы.

Потом он брезгливо оттолкнул меня и ушёл, хлопнув дверью, а я осталась, чувствуя, как вокруг ширится и ширится пустота… «Это неправда, — билось в висках. — Неправда. Неправда!»