Ольга Валентеева - Мой пленник, моя жизнь [litres]

Обедать пришлось в одиночестве. Лео не возвращался, и я даже была немного этому рада. А мысли все кружили и кружили. Наконец, пришла к выводу, что все это из-за полковника Аттеуса. Легко ненавидеть на расстоянии, понимая, что ничем не навредишь врагу. Разве только сражаясь за жизнь и свободу. И непросто, когда действительно есть шанс отплатить за все. Когда есть возможность взглянуть в глаза и спросить, по какому праву он лишил меня ближайшей подруги. Вот только я не задам этот вопрос. И вообще завтра не пойду на казнь. Это будет зрелище не для слабонервных, пусть таковой себя и не считала. Лео, конечно, разозлится. Он всегда злится, когда я проявляю неуместные эмоции. Но что мне до его обид? Он должен понять!

Должен… А поймет ли?

Эрвинг

Впервые в жизни я сам не мог описать, что чувствую. Облегчение? Да, оно было, потому что смерть казалась лучше участи других солдат. Страх? И он присутствовал – мало есть людей, которые готовы без содрогания взглянуть в лицо смерти. А еще злость и отчаяние оттого, что Бранда достанется Илверту. Вряд ли этот брак будет счастливым. Я бы нашел в себе силы отпустить ее к достойному мужчине, если бы таков был ее выбор. Но Илверт? Его взгляд говорил о многом. Например, о том, что передо мной – человек беспринципный, который привык получать желаемое любой ценой. Он не остановится ни перед чем и превратит жизнь Бранды в кошмар, если того пожелает. А что Бранда будет делать с самим фактом наших отношений? Смирится ли Илверт, что его супруга не хранила себя до свадьбы?

Столько вопросов… До которых мне не будет дела уже завтра. Нас разделили с теми, кто должен был отправиться на свободу, и отвели в другое помещение – с маленькими, узенькими, но все же окнами. Принесли по черствой лепешке хлеба и пару кувшинов воды, и это сейчас казалось пиршеством. Я пил воду жадными глотками. Уже завтра все закончится, завершится. И это к лучшему.

– Что будем делать, Эрвинг? – спросил Вейс. Теперь-то уж не было толку зваться чужим именем.

– Не знаю, но с этого места не сдвинусь, – ответил я на общий немой вопрос. – Пусть хоть кто-то из нас выберется.

– Ты прав, полковник, – кивнул самый старший из нас – Дрейк. Дрейк Ошон, так его звали, и он клялся, что это будет последняя его военная кампания. Похоже, так и случится. – Эти литонцы создали видимость возможного побега, но я уверен: стоит шагнуть за порог, как нас встретят, и завтра нас снова будет двадцать.

– Да кому какое дело? – взвился молодой парнишка с большими перепуганными глазами. – Вы слышали, что они сказали? Нас всех отправят в рабство!

– Но мы останемся живы, Эш, – уверенно сказал Дрейк. – А значит, рано или поздно сможем бежать.

– Так вас и отпустили!

– Попробуешь дернуться и будешь иметь дело со мной.

– Не ссорьтесь, – вмешался я. – Думаю, литонцы действительно только и ждут попытки побега. А потом поставят короля Осмонда в известность, мол, так и так, хотели обменяться, не вышло. И что тогда? Эти ребята хотя бы смогут вернуться в Изельгард и рассказать нашим семьям о случившемся. И тогда действительно появится хотя бы призрачный шанс, что вас попытаются освободить.

– Дело говоришь, – откликнулся Вейс. – А ты-то сам?

– Моя жизнь и так уже кончена. – Я усмехнулся невесело. – Ничего не попишешь.

Сел у стены и закрыл глаза. Спать не хотелось, зато вернулась головная боль. Хорошо, что она будет спутницей лишь до завтра. Иначе, боюсь, задержалась бы надолго. Время шло. За окошками окончательно стемнело, а мы сидели и смотрели друг на друга, понимая, что выхода нет. Его не стало в тот самый момент, когда попали в плен, а теперь и вовсе все шансы превратились в мыльный пузырь. В ничто.

Когда забрезжил рассвет, я испытал почти облегчение. Лязгнули затворы на двери, в комнату вошли пятеро. Нас все равно боялись. Трусы.

– Вперед! – Меня подтолкнули к дверям. – Ждать никто не будет.

Никто не будет ждать? Уверен, горожане простоят и десять часов, чтобы увидеть, как мою голову сунут в петлю. Я горько усмехнулся. Ирония жизни. Через столько пройти, добиться, чтобы умереть в плену. А нас затолкали в тесную комнатушку и приказали:

– Раздевайтесь донага.

Как? Я замер. Такое же непонимание отразилось на лицах спутников.

– Что, плохо услышали? Ваша одежда вам больше не понадобится, – рявкнул один из стражников. – Да поживее. Или помочь?

Нет уж, спасибо. Понятно, чего хочет Илверт. Унизить, растоптать. Смешать с грязью. Ничего, переживу. Пусть любуются.

Стащил остатки рубашки, разулся и снял штаны. Холодно. И стыдно, что себе ни говори. Но показать это? Да ни за что! Умирать надо с гордо поднятой головой. Иначе незачем было и жить. Слышалась тихая ругань, но, похоже, солдаты пришли к тому же выводу, что и я.

– На выход! – прозвучала резкая команда.

Нам связали руки за спиной, чтобы уж теперь точно никто не пытался бежать, и погнали по ступенькам наверх, как скот. Солнечный свет ударил в глаза, на несколько счастливых мгновений лишая способности видеть, а когда глаза привыкли после полумрака, я закусил губу. Сколько людей! Они выстроились вдоль узкого прохода, сквозь который и погнали нас. Ничего нового: проклятия, смешки, камни, огрызки, гнилые овощи. Горожане готовились, а мое самообладание начинало давать трещину. Однако я держался. Не было другого выбора, тем более на меня смотрели собственные солдаты. Люди, которых повел в бой, а привел к позору.

А впереди замаячил помост – и виселица. Хорошо хоть далеко идти не придется. Да и от холода перестал попадать зуб на зуб. Меня втолкнули на помост первым. Сотни, тысячи взглядов. Хотелось закрыть глаза, но я себе запретил. Пусть никто не смеет обвинить полковника Эрвинга Аттеуса в трусости. Зато отсюда было прекрасно видно королевскую ложу – Илверт ждал. Пристально наблюдал и ждал. Среди людей, которые его окружали, я узнал Леонарда Эйша. В его глазах тоже было предвкушение. А вот его супруга не смотрела на помост. Она сидела, чуть отвернув голову, и точно не получала радости от происходящего.

– Приступайте, – скомандовал король.

– Полковник Эрвинг Аттеус, – прозвучал голос герольда, – обвиняется в убийствах жителей Литонии, военных преступлениях и приговаривается к смерти.

Преступления бы перечислили, что ли. К горлу подступал смех. Рассмеяться в лицо королю и его свите хотелось очень сильно, но это бы попахивало истерикой. Меня подтолкнули к виселице.

– Патлы, как у девчонки, – прогудел палач, – вешать неудобно будет.

Я дернулся, только моего движения ждали и тут же перехватили. Нет, не позволю, не допущу! Только кинжал в руках палача был острый, а я один против четверых – бессилен. Одно точное движение – и голове стало легче. Какой позор… Хорошо хоть ненадолго. А меня уже тащили к виселице, заставили подняться на три ступеньки. Под ногами был люк. Я на миг все-таки зажмурился, когда веревка оплела шею. Жить! Эта естественная жажда каждого человека всколыхнулась изнутри, когда веревка впилась в горло, перекрывая доступ воздуха, и я полетел вниз, на землю. Ударился изо всех сил, кажется, даже сбил колени. Это что, вообще, было? А сквозь воздух, заложивший уши, послышался смех. Меня вытащили оттуда за веревку – дернули вверх, и я едва не задохнулся, а потом веревка исчезла. Сидел на помосте и хватал ртом воздух. Неужели оборвалась? Нет, скорее, изначально была длиннее, чем надо. Проклятый Илверт! Начнем опять?