Галина Романова - Возвращение немого

Чувствительная оплеуха привела в чувство. Бывший браконьер обнаружил себя сидящим на лавке. Стражник бил его по лицу. Последний удар вышел мастерским — голова мотнулась, губу пронзила боль, а рот наполнился кровью.

— Хватит! — жёстко приказал барон. — Дайте ему воды!

Янсору стало стыдно. Он же столько лет бегал от опасности, не пал духом, когда по нескольку дней голодал, мок и мёрз на голой земле, скрываясь в лесу, как дикий зверь, когда его травили собаками, как животное, когда ему было намного хуже, чем сейчас. И вдруг…

— Ты актёр, — это был не вопрос, а констатация факта. — И хороший актёр, уж можете мне поверить. Я видел вчера ваше представление. Это лучшее из того, что мне случалось наблюдать на подмостках. И я предлагаю… нет, я хочу, чтобы вы сыграли ещё одну роль. Роль, от которой будет зависеть не только ваша жизнь!

Усталость в конце концов сморила пленницу, и девушка уснула на соломе, свернувшись калачиком и закутавшись в плащ. Она спала так крепко, что не расслышала скрежета ключа в замочной скважине, скрипа отворяемой двери, и лишь тяжелые шаги по лестнице заставили ее открыть глаза.

На сей раз, разбойников было двое. Один — тот, что приносил ей мясо и вино и менял свечи, — держал над головой факел. Другой стоял позади него, низко надвинув на глаза капюшон. Пока пленница спала, маленькая свечка прогорела целиком, и факел в руках тюремщика был единственным источником света. Жоанна приподнялась, закрываясь рукой от огня.

— Что вам нужно? — промолвила она, не надеясь на ответ.

— Нет, это я хочу у вас спросить, не нужно ли что-нибудь вам, милое дитя? — поинтересовался мужчина, стоявший за спиной у тюремщика. По голосу, он был еще молод.

— Я хочу домой, — пролепетала Жоанна, не надеясь на ответ.

— Увы, милое дитя, это зависит не от меня. Будь моя воля, вы бы уже через пять минут были бы свободны. Но — увы! — это не в моей власти.

— А в чьей же?

— Вашего дядюшки.

— Но… я не понимаю…

— Сейчас поймете. Вы знаете грамоту?

Жоанна невольно улыбнулась. Барон Пяст баловал единственную наследницу, не только не отказывая ей ни в чем. Он даже настоял на том, чтобы в монастыре девушку обучили читать и писать — обычно эту науку преподавали лишь тем девушкам, которые собирались в скором будущем принять постриг. И Жоанна умела неплохо читать и даже писала. Еще в монастыре она часто отправляла дядюшке письма, не подозревая, что многие из них перехватываются и внимательно читаются разбойниками.

— Знаю.

— Отлично. Тогда сейчас Бак принесет пергамент и перо, и вы напишете своему дядюшке письмо. Ступай!

Разбойник, державший факел, закрепил его в щели между камней и направился прочь. Атаман и девушка остались одни. Жоанна невольно отступила на шаг — в полутьме из-под капюшона так страшно сверкали глаза ее похитителя… Она бы не удивилась, если бы разбойник схватил ее и попытался изнасиловать. Он в самом деле уже сделал движение навстречу — но тут появление Бака все испортило.

Тот поставил на бочку баночку чернил, положил пергамент — судя по гербу и остаткам строчек, когда-то это был один из указов барона, из тех, что развешивают на столбах для почтенных горожан. Видимо, его сорвали со столба и соскребли предыдущую надпись. Жоанна посмотрела на остатки строчек, разбирая отдельные буквы. Более-менее уцелели лишь обрывки нескольких слов: «Сим изве… наг… ных мо…ме…рон П…» Она осторожно обмакнула перо — судя по всему, недавно вырванное из крыла гуся и плохо очиненное — в чернильницу:

— Что я должна написать?

— Я продиктую, — кивнул атаман. — «Дорогой дядя!» Или как там вы его зовете? Милостивый государь? Дядюшка Пяст?.. Итак… «Дорогой дядя! Спешу тебя известить, что меня держат в заточении и жизнь моя полностью зависит от твоей воли. Если ты хочешь застать меня в живых, прошу как можно скорее отдать подателю сего письма всё, что он попросит, иначе вы больше никогда не увидите меня живой. С любовью, твоя…»

Рука девушки задрожала, начертав всего несколько первых слов.

— Это шутка? — пролепетала Жоанна, оборачиваясь к разбойнику. — Вы же не можете…

— Чего? Убить женщину? — из-под капюшона была видна только нижняя часть лица ее собеседника, и тонкие губы улыбались. — Не беспокойтесь! Мы и не на такое способны… Но пишите-пишите! Только добавьте вот еще что: «Умоляю не чинить посланцу никаких препятствий и позволить ему выбраться из города до заката солнца. Иначе через час после заката мне отрубят голову!»

— О нет! — вырвалось у девушки.

— О, да! — улыбка под капюшоном стала еще шире. — И ваш дядюшка вскоре сможет сам в этом убедиться!

— А если я… не напишу? — Жоанна посмотрела на лист, где было пока написано всего несколько слов.

— Если не напишете, до заката не доживете точно. А так у вас есть шанс прожить хотя бы несколько часов.

Девушка тихо всхлипнула и принялась торопливо дописывать послание. Бак стоял рядом. Атаман зашел сзади, наклонившись через плечо так, что на щеке пленница ощущала его дыхание. Ей было страшно. Перо царапало старый пергамент, буквы расплывались, начертанные вкривь и вкось. Поставив подпись, Жоанна без сил опустилась на скамеечку и лишь вздрогнула, когда разбойник ножом быстро отрезал прядку ее волос:

— Это — чтобы сделать вашего дядюшку более сговорчивым! — усмехнулся он и вышел.

Вслед за ним ушел и Бак, унеся чернильницу, но оставив пленнице факел. После их ухода девушка упала на охапку соломы и дала волю слезам.

Турнирная арена опять была заполнена народом. Два дня на ней уже шли поединки и потешные групповые бои, и люди иной раз забывали забежать в торговые ряды, отдавая должное зрелищам.

На сегодня был назначен турнир лучников, и в толпе зрителей было полным-полно вооружённых людей. О том, что призом будет шлем из чистого золота с узорами из серебра, разговоры шли третий день, и каждому хотелось узнать, кто же станет его обладателем.

Шлем тоже тыл тут. Он возлежал на помосте под охраной четырех стражников, открытый всем взорам.

В толпе беседовали двое — мужчина среднего роста, в надвинутом на глаза капюшоне, и верзила, возвышавшийся над толпой на целую голову.

— А может, не стоит рисковать? — говорил верзила. — Итак мы уже…

— Риск слишком велик, — соглашался тот, что в капюшоне. — Но посмотреть, как будут развиваться события, мы можем! А ты держись поблизости!

— Но сам-то ты не пойдёшь?

— Посмотрим! С одной стороны, столько золота нам не помешает. А с другой было бы неплохо…

Он не договорил. Взревели трубы. Люди смолкли, обратившись в слух и зрение. Многие вставали на цыпочки, чтобы лучше видеть.

С места поднялся барон Пяст Старгородский и поднял руку, привлекая к себе внимание. Впрочем, это было лишним — все взоры и так обратились к помосту.