Светлана Людвиг - Коварные ступеньки

Ваня сидел за столом на длинной лавочке. Точно такая же стояла с другой стороны. Но я подумала, скептически оглядела места и устроилась на столешнице. Ноги как раз оказались у парня перед глазами. Он криво, но беззлобно усмехнулся, поднял на меня взгляд.

— Лида, ты понимаешь, что вот так просто целовать учителя не очень хорошо?

Я хитро хмыкнула. Он тоже невольно рассмеялся.

— Ладно, неудачное начало. Давай попробуем по-другому. Если я как-то дал тебе повод…

— Вань, я тебе не нравлюсь, и ты пожалел, что флиртовал со мной напропалую пару дней? Или поцелуй тебе сегодня не понравился?

— Чёрт… — Ваня вскинулся, провёл руками по волосам, зачёсывая их назад. — Ты меня поймала. Тогда попробуем честнее.

— О, неплохой вариант, — съехидничала я.

— Не язви, — попросил он с лёгкой улыбкой. — Тебе всего шестнадцать, у тебя ещё впереди вся жизнь…

Я закатила глаза. И в шестнадцать-то такие разговоры не любила, а уж в двадцать семь…

— Я понимаю твоё возмущение…

Вряд ли. В полной мере его понимаю только я. Ну и, может быть, Нестеренко оценит.

— …но это действительно так. Перед выпуском из школы мир видится несколько иначе, чем он есть на самом деле.

Вот тут спорить не стану. В школе кажется, что взрослая жизнь честная, справедливая, чётко устроенная, а в итоге бардак какой-то.

— Я не знаю, до чего ты тут успел додуматься за половину ночи, но раньше крутить романы с ученицами тебе ничего не мешало, — напомнила я.

— Вот об этом я полночи и думал.

— Решил сменить политику и уйти в монастырь?

Он рассмеялся. Постепенно, пока мы говорили, ему становилось легче. Всё же нельзя оставлять людей в одиночестве. Такую чушь себе успеют напридумывать.

— Нет. Просто через год, даже раньше, ты совершенно точно уедешь в Иркутск.

— Так ты же, вроде, сам у Зеленского хотел работать. По-моему, отличный повод для переезда.

Ваня ещё раз рассмеялся.

— Вот все вы такие. Мы ещё встречаться не начали, а ты меня уже в Иркутск перевезла. А ведь никто ещё не знает, что случится через год.

Он опять про возраст. Я его в следующий раз стукну. Вот как объяснить, что если ты привык думать не задним умом, то это после школы не проходит? Да, ты понимаешь, что планы строить бесполезно — жизнь всё перекроит. Но надо же хоть немного подготовиться и набросать варианты.

— Я к тому, что это плохая отговорка.

— Да, наверное. Но я не о том. Я действительно могу и переехать, здесь меня уже ничего не держит. Но нужен ли я буду тебе через год? Красивой, умной, успешной?

Я выдала нечто непередаваемое, больше похожее на лошадиное фырканье.

— Вот скажи мне, — продолжил он. — Каким ты меня видишь?

Ответ на этот вопрос я точно знала, но такое трудно обличить в слова. К тому же я не оратор и не психолог, а тут очень трудно сказать что-то точно. Все описания кажутся гротескными и топорными, а характер человека всегда располагается будто бы между словами, а не в них.

— Ты очень спокойный и рассудительный. Тебе нравится заниматься зельями и, полагаю, не только ими, но ты совершенно не готов преодолевать препятствия. Если вспомнить пословицу про умного и гору, то ты ни вверх не пойдёшь, ни вокруг не станешь обходить — ты просто перед ней остановишься. Не знаю, будет ли тебя как-то терзать её присутствие, или ты отнесёшься к этому философски. Скорее второе. Больше сейчас не скажу, это самое очевидное.

— Чёрт… — Ваня опрокинул голову на ладони. — Вот откуда ты такая взялась?

— Я права?

— Более чем. Так что подловить тебя я не смог.

— Вань, — протянула я, пододвинувшись ближе и буквально подставив ему под нос свои коленки, — ты сам ни с одной из бывших не расставался?

— Ни с одной. Они все ушли, все девять. Точнее уезжали на лето и всё. Я не самый завидный жених.

— Может, стоило поехать хоть за кем-то?

— Не в этом дело. Яна вернулась сюда, преподаёт, но что было, то прошло. А за остальными не больно-то и хотелось срываться. Подозреваю, месяц-два, розовые очки бы спали… мы бы разбежались.

— Кстати, не факт, что тогда инициатором разрыва не стал бы ты, — заметила я важно. — Это тебе не школа, где кормят, поят, хозяйство раздельное. Они бы требовали, ничего не делая. Ты бы медленно пришёл в ужас… Только я всё равно не понимаю, почему мне нельзя целовать учителя, если мы друг другу нравимся, а руководство палки в колёса не вставляет.

— Я к тебе уже привязался. Через год будет очень больно тебя терять.

Я закатила глаза. Тяжко вздохнула. Ловким движением себя оказалась у Вани на коленях и обняла его за шею.

— Это самая тупая отмазка из всех, что я слышала, — доложила я и провела пальцами по его губам.

Он смотрел на меня с отчаянием, но заворожённый. Будто бы не девушка его ласкает, а ветер на крыше высотки или волны в Байкале — прекрасно и страшно одновременно. И нет возврата, если сделаешь лишний шаг.

Я могла бы сделать первый шаг за Ваню — схватить, заставить потерять равновесие и утащить в свою бездну. Но я ждала, когда он сдастся.

Незаметно он прижал меня к себе. Ещё недавно не держал даже, а тут я так близко, что не выбраться. Второй рукой перехватил мою кисть, мешая дразнить его губы. Поцеловал тыльную сторону ладони. Запястье. Локоть. Плечо…

Реальность померкла — остались мои вздохи, его поцелуи и дымка из-под полуприкрытых ресниц. Я двигалась, ведомая, выгибаясь навстречу, и не заметила, как оказалась спиной к нему. Днём в нас горела страсть — сейчас окутывала нежность. Игривые, будоражащие укусы на шее, касания пальцев под блузкой — всё это заставляло меня таять.

Пуговки на блузке он расстёгивал по одной, я едва не сошла с ума, пока дождалась момента, когда смогу скинуть её, выпорхнуть из рукавов точно птица из клетки.

— Где нравится? — спросил Ваня внимательно, прокладывая вдоль позвоночника дорожку из поцелуев.

— Везде, — честно ответила я, подумала и распрощалась с лифчиком.

— Маленькая развратница, — шепнул зельевик, прижимаясь ближе. Я хотела возразить, что развратница я большая, но мужские руки коснулись сосков, сжали груди. Я выдохнула-вскрикнула и расхотела что-то говорить. Хотела лишь чувствовать его.

Края Ваниной футболки я подцепила ловко, потянула вверх. На миг ему пришлось поднять руки — и светлая ткань полотнищем взмыла у нас над головами, а потом опустилась на стол.

— Нас же просили не устраивать стриптиз в общественных местах, — усмехнулся мужчина, окутывая меня собой точно пледом — горячим и гладким.

Я чувствовала Ванино прерывистое дыхание, ощущала напряжение, желание. Его слова я оставила без ответа. Слова вообще были лишними. Только дыхания, касания, тела. А слова — пустышки.

Ваня скользнул рукой мне под юбку. Осторожно, точно боясь моей реакции. Но как я могла отреагировать, кроме судорожного вздоха и горячей волны по всему телу? Сойти с ума, хотеть большего. Откинувшись назад, выгнувшись, я взволнованным шёпотом потребовала: