Надежда Мамаева - Ты же ведьма!

В сон я провалилась, как в мягкий сугроб. Правда, теплый и пушистый, с запахом мороза и кедра. Последней ускользающей мыслью было: откуда в матрасе с набивкой из диких трав взяться хвойным ноткам?

Проснулась я вечером. Выглянула в окно, за которым белая улица расцветала огнями. Они лились из окон отсветами свечей и печей, сплетались с детским смехом и обещанием чуда. Того самого, которого ждешь с приходом зимы.

А еще я заметила, что у двери моего дома мнется посыльный из мэрии. Его красный картуз, объемный нескончаемый алый шарф, желтую суму, перекинутую через плечо, и пальто зеленого сукна было тяжело спутать с чьими-то еще. Ну и длинный нос, которым тот то и дело шмыгал, торчал из-под козырька фуражки. Он тоже был красным.

Посыльный, судя по следам, топтался у порога уже давно, все не решаясь постучать. Наконец он набрался храбрости, три раза ударил в дверь. Не дожидаясь, когда она перед ним распахнется, растянул перед собой свиток и приготовился читать.

Была у него такая манера: не здороваясь и не глядя на меня, озвучивать очередную кляузу, а также резолюцию бургомистра по ней. Почему так? Не знаю. Может, паренек, которого стращала его матушка, боялся сглаза и не смотрел на богомерзкую ведьму. Может, он чувствовал ответственность за свою великую миссию глашатая и не считал нужным поздороваться.

Но так или иначе картина всегда была одинаковой: я открывала дверь и мне зачитывали обвинение. Очередное. А затем уведомляли, что нужно прийти в мэрию и выплатить штраф. Конечно, я не приходила и не платила.

Бежать на первый этаж, отбивая пятки о ступеньки, чтобы поскорее открыть, я не собиралась. Вот постоять у окна еще немного, а потом медленно спуститься — в самый раз. Но дверь распахнулась, и я увидела, как посыльный шевелил губами. Видимо, что-то зачитывал.

Не удержалась и приоткрыла окно, чтобы услышать гнусавое:

— «…вы обвиняетесь в непристойном поведении, демонстрации исподнего, сидя верхом на метле, совращении досточтимого господина Сватиша и…»

— До этого было понятно. Но кто такой Сватиш?

Вопрос, заданный слегка хриплым баритоном, заставил посыльного оторваться от свитка, а затем и икнуть.

— А г-г-где госпожа ведьма? — запоздало спросил остроносый парнишка, задрав голову.

— А чем я не устраиваю?

На лице чтеца было крупными литерами написано, что всем, но парень смолчал.

— Что же ты, продолжай, продолжай, в демонстрации исподнего и соблазнении… как его?

— Ап-п-птекаря, — заикаясь, подсказал посыльный.

— Аптекаря? — изумился Эрриан. — Нет, такого в моей практике точно не было. И что же хочет… этот соблазненный?

— Он… — Парень сверился со свитком, который дрожал в его руках. — Сп-п-праведливости. А бург-г-гомистр, то есть теперь в-в-ы, — судя по тому, как все сильнее заикался посыльный, его волнение достигло пика, — уп-п-платы ш-ш-штрафа в м-м-мэрию.

А потом он свернул свиток и протянул его лунному. Причем руку парня охватил такой тремор, что предписание из мэрии вело себя как живое: дрыгалось и норовило упасть.

— Хорошо, приду. — И столько обещания было в словах Эрриана. Обещания новых, неизведанных ощущений: раскаяния, сожаления и глубокой благодарности. Последнее — за то, что остался жив.

Дверь захлопнулась, и я увидела, как посыльный смахнул пот со лба и посмотрел наверх. Увидев меня, он поменялся в лице. А я… приветственно помахала ему ручкой. Уверена, если бы он мог — испепелил бы меня. Но ему мешали три вещи: отсутствие магии, присутствие инстинкта самосохранения и оконное стекло. Стекло особенно.

Посему парень лишь прищурился, надвинул картуз, развернулся и пошел прочь, неся на плече сумку, в душе — чувство жгучей ненависти к единственной ведьме Хеллвиля, а в голове — отборную чушь. О последнем нетрудно было догадаться, потому как посыльный особым интеллектом не отличался ни в целом со своей матушкой-сплетницей, ни по отдельности. К слову, его родительница была тоже той еще… носительницей. Правда, уже околесицы и слухов. Зато сразу в массы.

Спускалась я на первый этаж в прекрасном расположении духа. Даже тот факт, что темные никуда не делись, не сильно огорчил.

Они сидели за столом, словно я и не уходила. Хотя… вина стало меньше, а в ватрушке появился отпечаток профиля. Чьего — стало понятно при взгляде на Джерома, на лице которого остались следы питательной творожной маски. Да уж… Вот ведь темный! Даже место отдыха выбрал так, чтобы его сон был гарантированно сладким.

Видимо, смуглый благополучно дрых в сдобе до прихода посыльного, и сейчас вместо того, чтобы умыться, пожиратель душ пытался не заржать в голос. Не сказать, что ему это совсем уж удалось — из кулака, прижатого ко рту, то и дело раздавалось хихиканье.

— Я смотрю, ты следишь за собой: чтобы кожа была подтянутой, упругой и без морщин… — Я не смогла удержаться от комментария, глядя на лицо, измазанное сладкой пудрой и творогом.

— Если бы кто-то не совращал аптекаря исподним этой ночью, а был дома, то я бы выспался, и не упал бы без чувств от истощения! — патетично воскликнул Джером.

— Да твоим истощением можно на паперти нищих оскорблять: такой мизер им редко перепадает, — тут же возразил Эрриан. И, уже обращаясь ко мне, спросил: — Кажется, я многое пропустил за те несколько ударов колокола, что провел без сознания. Что еще с тобой приключилось, Магда?

— Вообще-то, больше ничего, — невозмутимо ответила я.

— А тот аптекарь? — как-то излишне холодно уточнил Эрриан. — Что еще за полет? Почему в исподнем?

Я на миг ощутила себя как у дознавателя на допросе. А что, если интригующе помолчать и тем самым поиграть на нервах темных? Но они ведь не отстанут. А потом припомнят, отомстят и еще раз припомнят.

Пришлось рассказывать. И про ванную, и про одержимого, и про собственно «соблазнение». При описании старика Сватиша в ночном колпаке с его ярой любовью к кляузам Джером снова заржал.

— А зачем ты вообще согласился прийти? — задала встречный вопрос. — Я всегда посыльному говорю, что и не подумаю появляться в мэрии, ибо у них там вообще нет ничего святого: ни лампадок, ни иконок, ни благовоний. Мне, как ведьме, пусть и фиктивной, требуется каждый день что-нибудь да осквернить. А у них — нет ничего. И ради меня даже завалящей свечки не заведут. В общем, не уважают.

Темные прониклись, смуглый так точно. Даже восхищенно присвистнул от выверта моей логики.

— М-да… Такого довода, чтобы не платить штраф, я еще не слышал, — присвистнул он.

— Ну… довод не довод, а я таким образом уже пару сребров сэкономила. А вот раз ты, — я неаристократично ткнула пальцем в Эрриана, который стоял, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди, — от моего имени согласился, то теперь сам штраф и плати.