Елена Звездная - Лесная ведунья [СИ]

Сидела недолго, Водя выглянул из-под кувшинки, и спросил:

— Чего твоя чаща разошлась?

— Территорию охраняет, — пожав плечами, ответила я.

— Да? — удивился водяной. — А волосы моих русалок ей для чего понадобились?

— А пугала ставить будет, — неловко пошутила я.

Водяной нахмурился и спросил:

— Отчего у русалок взяла? Почему не у кикимор?

Тут в него откуда-то сбоку прилетела жаба. Брякнулась на кувшинку, по ней сползла водяному на лоб… обидчивые у него кикиморы. Но тут уж сам виноват, я в их дела водяные не лезу, мне своих хватает. И к слову о моих делах.

— Водя, а что стало с чародейской башней, и той магической? Где они?

Водяной с лица осторожно лягушку снял, отпустил ту плыть свободно, на меня посмотрел и сказал не дрогнувшим голосом:

— Лежат. На дне. А такую реку, сама понимаешь, не осушить, не исчерпать.

Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь.

— Водь, а книги-то достать можно? — спросила с надеждой.

Магические книги они защищенные, им ни огонь, ни вода не вредят.

Водяной поразмыслил и спросил:

— Тебе все?

Все вряд ли, их отмывать замучаешься, а магией не рискну сейчас — не нравится мне печать архимага моего, ох и не нравится. Лучше уж вблизи от него не магичить.

— Мне, Водя, те нужны, которые про печать магическую, — прямо сказала я.

Водяного я уже знала, тот был из тех редких представителей нечисти, что умел учиться на ошибках своих, а потому, коли ошибся, продумывал и искал выходы, а потому, вот зубом клянусь тем, который фальшивый, что искал он и книги, и то, в чем ошибся, печать снимая. И права была — водяной, высунувшись по пояс, на меня посмотрел и спросил:

— А что мне за это будет, Веся?

Начинается.

— Тебя хочу, — прямо и без обиняков заявил водяной.

Из ближайших кустов высунулась рука колючками покрытая, да кулаком тут же погрозила. Чаща была категорически против наших отношений с водяным. Просто от водяных, так уж случилось, только водяного и родить можно, а рыбы это вам не зверюшки, это, с точки зрения моей Заповедной поганки, совершенно не нужная вещь в хозяйстве, так что.

— Извини, друг сердешный, не в этой жизни, — уж даже не знаю в который раз, сказала я.

В камышах ехидно захихикали кикиморы. Вообще Воде не стоило намекать, что патлы кикимор для чучела куда лучше подойдут, чем волосы русалок, так что кикиморы теперь будут гарантированно мстить. Просто водяной им не хозяин — кикиморы народ свободный, могут в воде жить, могут в болоте, а могут и вовсе в лесу, а там на их стороне чаща всеми ветками и колючками, так что зря Водя так, очень зря.

— Хорошо, — Водя злой был, но держался, потому что знал — чаща моя сволочь зловредная и злопамятная, она при желании и до его волос добраться может, а уж о том, что русалкам теперь путь на сушу заказан, так и вовсе можно было говорить. — Тогда поцелуй.

Из кустов в водяного полетел валун. Водя мужик тренированный, перехватил в полете, отправил обратно — чай не лягушка, можно и пошвыряться. Чаща тоже рассудила, что камни жалеть смысла нет, и зарядила в водяного целой глыбой. Водя перехватил. В полете. Магией. Подержал, вздохнул страдальчески, назад вернул и на меня посмотрел.

— Хорошо, — я соскользнула в воду, — с меня поцелуй.

И соскальзывала я в воду, а оказалась вдруг в объятиях крепких, тесно прижатая к груди мужской, и нет — не был это водяной, вовсе не он был. У водяного и руки мягче, и тело… тоже мягче, а охранябушка весь твердый, как из стали выкованный, да и держит крепко, аж не продохнуть, а еще взгляд у него злой, матерый, опасный.

— Ведьма, — голос хриплым был, — я бы на твоем месте такими обещаниями не разбрасывался.

И даже возразить не дал, поднялся рывком, да и пошел по воде, утонув в ней лишь по колено, а тут глубины было в три роста человеческих, я точно знала, ныряла как-то за книгой оброненной.

И водяному, едва из воды вышли:

— Позже поговорим. Без свидетелей.

Тут уж у меня челюсть отвисла, да только архимаг клюку мою подхватил, магией подхватил, оземь ударил и путь открыл прямо к избушке!

Так что когда дар речи ко мне вернулся, не было уже ни заводи, ни Води, ни даже чащи Заповедной в кустах. Был маг. Маг меня в избу занес, на ноги поставил, полотенце протянул, развернулся и ушел. Да недалеки переходы были — в угол ушел, сел там, на стул уцелевший, учебник взял со стола, и… к чтению видать вернулся.

— Охранябушка, — заматываясь в полотенце, проговорила я, — а что это вот сейчас было-то?

— М? — он оторвался от книги, меня взглядом синим окинул, вновь к чтению вернулся, и ответил голосом злым: — Чаща твоя примчалась, изобразила мне процесс зачатия головастиков, требовала остановить разврат, сообщила в красках и иллюстрациях, что сама три года уж поделать ничего не может, и вся надежда у нее на меня только. И да, у меня, есть вопрос.

— К-какой? — потрясенно спросила, прижимая полотенце к груди.

Архимаг глянул на меня, усмехнулся и спросил:

— Чешуя не мешает?

— Н-н-нет, — ответила неуверенно.

— Ясно, — маг перевернул страницу, — значит чаща у тебя не только сволочная, но еще и тугоумная. Спать ложись, ведьма.

А такого уже ни одна ведьма не стерпит.

— А ты мне не указывай, охранябушка! — прошипела я.

Маг голову вскинул, на меня посмотрел пристально, и вдруг сипло произнес:

— Простите, госпожа.

Даже негодовать после такого не захотелось. Постояла, глядя на охранябушку, который смотрел так, словно приказаний ждет и вообще раб он мой, развернулась и ушла за печь, вымолвив:

— Называй лучше ведьмой, мне так привычнее.

— Как вам будет угодно, госпожа ведьма, — раздалось вслед.

Аж передернуло! Вот заладил-то!

Ложилась спать с влажными волосами, сушить их магией при архимаге с нестабильной печатью я не решилась. Пугала меня и сила его, и то, что контроль над ней охранябушка теряет рядом со мной.

Последний взгляд мой был на месяц.

«В полночь», — приказала я месяцу.

И провалилась в сон.

Снился мне лес. Он всегда мне снился — лесная ведунья спит, да не так, как кажется. Я спала как трава, как деревья, как земля — дремота, не сон, и работа. Лес, он ответственности требует, особенно если это Заповедный лес. И я спала лишь телом, умом бродила по лесу, отслеживая потоки силы, проверяя ручьи, улыбнувшись перебравшейся к нам сегодня семье кротов, заметила, что на одном из холмов земля сходить начала, вслед за ней деревья рухнут, надо бы вмешаться завтра…

И вдруг сон мой стал сном!

И я увидела себя, с костяным кинжалом в дрожащих руках… Я увидела себя, стоящую на коленях над тем, кто ради меня готов был отдать жизнь.

«Нет… — ветер срывает хриплый шепот с губ, ветер срывает горькие слезы».

«Да, — тихий голос Кевина, — нас никто не спасет, Валкирин, никто. Один удар, ты сможешь».