Наталья Чернышева - Огонь его ладоней [СИ]

— Я — оператор гейтов большой пересадочной, — честно сказал он. — Мне нравится моя работа. Идти по головам к креслу Президента Земной Федерации не собираюсь. Элина, — добавил он, качая головой, — хотел бы я обладать десятой долей того могущества, которое вы мне приписываете! Сразу жить веселее стало бы.

На это я не нашлась, что сказать. Сидела над чашечкой с остывшим кофе, и не знала, что сказать. Признавать правоту поганца — неприятно, что ни говори. Но он был прав. Кисмирув это умеют — видеть насквозь. Рождаются с этим. Биология, ничего не поделаешь.

К Таське разрешили заглянуть ненадолго. Она не спала, но взгляд расплывался, и говорить подруга старалась короткими фразами.

— Мерзкое состояние, — жаловалась Кудрявцева, — как под наркозом. Еще восемь дней осталось. Восемь! Я сойду с ума.

— Прости, — я осторожно взяла ее за руку. — Из-за меня…

— Глупости… Ты держала бы меня тоже.

Да. Держала бы. Разумеется. С души гора свалилась: Таська зла на меня не держит! Она снова начала засыпать, и дежурная медсестра, заглянувшая проконтролировать, меня выгнала.

Вредный врач слово сдержал: отпустил меня только поздним вечером. Я снова заглянула к Таське, она все еще спала. Будет спать еще долго, я знала, знала, но не могла уйти, не посмотрев на нее. Митируву разрешили побыть с ней, ненадолго, и как раз я его увидела, когда подошла перед выпиской. Гентбарец меня не заметил, по-моему. Сидел в своем передвижном кресле, которое ему выдали из-за ноги, рядом с Таськиной кроватью, держал подругу за руку. Не обернулся на звук уходящей в стену двери. Может, не слышал…

И лицо у него было такое… такое… Любовь.

Гентбарцы способны любить вне зависимости от гендера. Умение любить — отличительная черта любого живого существа, разумного или нет. Но у гентбарцев все устроено навыворот, то есть, сложнее, чем у нас.

Любовь в нашем понимании доступна лишь крылатым особям, мужчинам и женщинам, ответственным за деторождение. Остальные не способны к размножению, и секс как таковой им не нужен, но они любят — каждый по-своему.

Чабис — оторвет голову любому, кто не так на тебя посмотрит.

Номо — с радостью будет возиться с твоими детьми.

Носвири — построит дом, сивисноре — займется твоим здоровьем.

А кисмирув — будет служить. Тебе, твоим детям, твоей семье. Смысл его любви именно в этом. В служении.

Кажется, хаосу изначальному, в котором перманентно пребывала Таськина многонациональная семья, наступает конец. Скоро там все расставится по полочкам, уляжется по углам, расстелится коврами, расцветет розами, и — все как бы само собой, без видимых усилий. Неплохо, если подумать. Наверное.

Но я бы не смогла.

Избавьте меня от гентбарской любви во всех ее проявлениях!

Они встречали меня все: Крис с Татьяной, хмурые, наверное, снова прямо перед встречей друг с другом поцапались. И Антон со своей девушкой, у нее было какое-то совсем уже сложное таммеотское имя, я никак не могла запомнить его. Мне было неловко и стыдно за такой провал, в самом деле стыдно — лингвист, эксперт, имя запомнить не может, и я решила потом как-нибудь тихонько спросить у Антона, чтобы записать где-нибудь в документ терминала на память. Чтобы подсказка была…

И Январь, конечно же. Сегодня он был во всем белом. Мой белый ангел. Я смотрела в его глаза и никого не видела и с досадой ждала, когда же и Крис с Татьяной и Антон со своей девушкой нас оставят одних. Но они хотели говорить с Январем, с Драконом, как они его называли, когда я спросила, почему Дракон, он шепнул мне на ухо «потом расскажу», а остальные засмеялись, и Таня хмыкнула: «да уж, он расскажет очень скоро, точнее покажет», но я снова почти не слышала ничего.

Его голос.

Его прикосновение.

Его жар, обнимающий от макушки до пяток на расстоянии.

Но его друзья никак не отпускали его. Им хотелось с ним разговаривать. О каких-то событиях из прошлого, о которых лично я ничего не знала вообще. О каких-то общих знакомых, друзьях знакомых, родственниках. Я делала вид, что внимательно слушаю, а сама жарилась на медленном огне: когда, ну, когда, когда уже они все уйдут!

Мне казалось, никогда.

Эгоистично, знаю. Плохо, — знаю, знаю. Но я ничего не могла с собой поделать. Меня качало из жара в холод и обратно, впервые в жизни мне остро хотелось остаться одной — с мужчиной. Не с абстрактным каким-то мужчиной в целом, а конкретно вот с этим. С Январем Горячевым. Удивляло, как я так легко и просто ушла от него на Нивикии-Орбитальной.

Безумие, как оно есть.

Наконец, компания наша разошлась по парам, кто куда. Мы пошли по узкой дорожке, сразу свернувшей куда-то за угол, к каменной стене, стена шла вдоль длинной постройки, такая же высокая и длинная, а потом она внезапно закончилась. Мы вышли на небольшую террасу, полукругом нависшую над говорливой речкой, речка уходила вниз, раздвигая лесной океан.

А на дне океана — тянулись прихотливым лабиринтом улицы. Крыши с обязательной башенкой, символизирующей силу. Маленькая копия легендарной Узорчатой Башни, обязательная для правильного таммеотского дома. Хозяева не скупились на подсветку — традиционно в одном тоне, и перед нами раскинулось пространство синих, зеленых, сиреневых, белых, розовых полей. Небо полыхало над ними сотнями крупных звезд. Речка ныряла куда-то в закат, там, если припомнить карту, разливалось одно из выгнутых полукругом озер, охватывающих гору по периметру.

— Равеенгларан, — сказал Январь, не выпуская моей руки. — Город Тысячи Огней.

Я кивнула: город получил свое название не зря.

Мы снова целовались, на ветру, целовались неистово, как подростки, холодный вечерний воздух пьянил как вино многолетней выдержки, и, как хорошее же вино, источал терпкий тонкий аромат влаги, будущего дождя, цветов, вступающего в ночь города…

Пришла я в свой, снятый на время лечения Таськи, дом уже на рассвете. Хозяева домовладения спали, калитку открыл электронный ключ, переданный в личном сообщении. На дорожке мягко высветились стрелочки-указатели, куда идти, где сворачивать…

Равеенгларан не относился к туристическому поясу, основной поток приезжих обтекал его с востока. Поэтому найти здесь полностью удовлетворяющее галактического странника жилье было сложно. Все хорошие квартиры давно разобрали, лето, разгар сезона все-таки. Мне, а точнее, Митируву, удалось найти домовладение, сдающее небольшие коттеджики на один этаж всем желающим; там было свободно одно место — угловой корпус, с окнами на лесной склон, а не на улицу. Я взяла, рядом же совсем с больницей, через два квартала. Но оценила расположение входа только теперь, когда пробиралась внутрь на рассвете, совсем как в детстве, когда мы украдкой ходили в ночь кататься с заснеженных склонов прямо в горячее озеро.