Наталья Чернышева - Дочь княжеская. Книга 1 [СИ]

Хрийз вновь взялась за дело. Полотно получалось, может быть, не таким ровным, как у бабушки. Но всё-таки получалось, и это радовало.

Бабушка, бабулечка… как она там? И ведь она что-то знала, не зря так не хотела к Парусу отпускать!

Сквозь оставленное открытым окно тянулись струйки ночного тумана. Тянулись, путались в пальцах, встревали в нить и ложились в полотно седым узором. 'Всё-таки сплю',— отчётливо подумала Хрийз, разглядывая творение собственных рук. — 'Туман — не нитка, из него столбик с накидом не сотворишь при всём желании. Я заснула…'

Но даже во сне работа оставалась работой. Заснула, ну и пусть. Надо вязать дальше…

Тишина.

Музыка. Тонкий, слабый, временами пропадающий, голосок волшебной скрипки.

Мир плыл, теряя очертания и форму, но это же сон, правда? Во сне возможно всё… Хрийз не удивилась лунной дорожке, проросшей туманом прямо в окно. На том конце, далеко-далеко, улыбался алой кровавой улыбкой один из местных месяцев. Там тихо вздыхало море, и качался у поросшего мхом деревянного причала парусный кораблик-лодка. И у лодки кто-то ждал …

Знакомая фигура, но в негативе, как на старых плёнках. Тёмные волосы превратились в белые, вместо лица зиял тёмный провал с белыми губами и светлыми бельмами глаз.

Музыка взбивала туман седыми барашками.

— Проводи меня. Мне завтра в море…

Хрийз не раздумывая встала на призрачную дорожку. Она упруго гнулась под ногами, но держала.

— Проводи меня…

— Нырок? Это ты?

— Я-а… — странным эхом отозвался туман.

Внезапно Нырок оказался совсем рядом. Всё тот же улыбчивый парень-матрос, скрипка в чехле за спиной, волосы по плечам, нахальная улыбочка.

— Проводи меня. Проводишь?

— Конечно, — удивилась Хрийз. — Я обещала…

Он обнял её, бережно, но Хрийз почувствовала могучую силу в руках моряка. Он легко мог снести голыми руками дом, если бы захотел… В животе трепыхнулось что-то жаркое и радостное. Бабочки, говорите? Наверное, они. Хрийз закрыла глаза и подняла лицо. И Нырок поцеловал её.

Поцелуй длился и длился, и почему-то сразу трудно дышать, и откуда-то по спине пополз липкий страх. Но Нырок отпустил её. Вовремя, надо сказать. Ещё чуть-чуть, и Хрийз забилась бы в панике. Во рту стало солоно, Хрийз поднесла ладонь к губам. На коже остались тёмные, почти чёрные пятна. Кровь… Кровь?!

Лодка и туманное море страшно приблизились, но по правую руку возникла сеть, сплетённая безумной вязальщицей. Она жила, дышала, шевелилась, и где-то Хрийз уже такое видела, но где?..

Вдоль сети вспыхнул свет: кто-то встал между Нырком и морем.

— Назад, навий сын, — хлестнул страшный, полный непримиримой вражды голос. — Назад!

— Прочь с дороги, старая ведьма! — раздался низкий рык того, кто называл себя Нырком, матросом с рыболовецкого судна.

Его облик стремительно изменился. Не стало весёлого смешливого парня. Вместо него жило и двигалось страшное, исполненное магической жути существо. Лицо вытянулось, осунулось, и — мама дорогая, что это такое в оскаленном рту, клыки?!

Хрийз схватилась за сердце. Ладонь обожгло жаром. Раслин! Собственный раслин, подаренный князем. Он пылал яростным синим огнём, разбрасывая колкие искры. Искры рвали туман и жгли кожу.

— Ко мне, — не глядя приказал Нырок.

Он думал, Хрийз подойдёт. Нашёл дуру. Контакт с раслином избавил от морока. И привнёс ясность в положение дел. Этот тип… кем бы он ни был… нуждался в доноре для… пёс его знает для чего. Неважно. Что у донора внезапно включатся мозги, не ожидал. И попался хозяйке странной сети на зуб.

Это сон. Я скоро проснусь. Вот-вот проснусь, вот прямо сейчас…

Проснуться не получалось. Надо было спасаться.

Хрийз отшагнула назад, к пылающей сети. Нырок явно боялся её, значит, не посмеет… Посмел.

Хрийз рефлекторно вскинула ладонь, инстинктивно стремясь отгородиться от жуткого лица. Эффект превзошёл все ожидания. Туман вскипел синим огнём и Нырок-чудовище взвыл, шарахаясь в сторону. Но саму Хрийз тоже отнесло в сторону, и она оказалась лицом к лицу с хозяйкой пылающей сети.

— Бабушка?! — изумлённо выдохнула Хрийз. — Бабушка! Бабулечка, помоги, спаси! Ба…

— Сгинь.

Сеть развернулась и начала падать, медленно, как в кино. Если коснётся, смерть, отчётливо поняла Хрийз. И уже видела, что ошиблась, приняв за родного человека не пойми кого, с беспощадным светом в глазах и магической жутью в каждом движении. Если Хафиза пугала, а князь Бранислав вызывал страх, то эта почтенная дама со своей чудовищной сетью внушала дикий неописуемый ужас; хотелось бежать с воплями, но не было сил.

Это такой сон. Сейчас я проснусь. Вот прямо сейчас…

Спасение пришло, откуда не ждали. Оранжевое пламя нырнуло под сеть и задержало её. Хрийз рванулась в сторону, и пламя потекло за нею, собираясь в человека.

— Чтагар-р-р, — гневно выкрикнула не-бабушка, разворачиваясь всем корпусом в сторону оранжевой фигуры.

Они схлестнулись. Хрийз с чувством вздохнула, отёрла лоб и только прикинула, что делать дальше, куда спасаться, как прямо перед нею, мгновенно, напугав до полупотери сознания, возникло искажённое лицо старого знакомца-Нырка. Он решил просочиться за сеть и смыться, пока двое метелят друг друга, глупая девчонка по-прежнему нужна была ему в качества донора магической энергии. Хрийз не успела заслониться, клыки вновь впились в губы, и она с обречённым ужасом осознала, что второго поцелуя не переживёт…

… Где-то далеко-далеко натянулась и зазвенела тонкая струна. Реальность плыла сухим жарким, сверкающим непостоянством. В ней словно протаивало и тут же снова затягивалось пёстрым ледком окно в другой мир, в комнату, где когда-то жила девочка Христина, а теперь мебель там стояла в чехлах и занавешены были зеркала. Чаша с водой на столике, и горят рядом с нею две большие кручёные свечи. Пожилая женщина смотрит в воду и шепчет слова старинного заговора…

— Бабушка!

— Христинка, внученька!

— Ба-абушка-а… Помоги-и…

Мир вспыхнул синим огнём. Хрийз держала раслин в ладони, и тот пылал, роняя живые шипящие искры в туман. Искры сплетались сетью на кошмарном существе, щёлкавшем клыками. Существо рвалось, пытаясь вновь дотянуться до жертвы. Не очень-то это у него получалось.

А затем огонь обратился в лёд, и обжёг совсем уже запредельной болью. Бабушкин голос стих, исчез, пропал. А лёд остался…

Колеблющаяся огненная фигура, две стихии в одной: ярость штормовой волны и запредельная мощь подводного вулкана. Голос, женский, но глубокий, исполненный силы:

— Жива?

А сил не осталось не то, что на ответ, на вдох. Сознание смерклось, краски вокруг выцвели, заклубились вихревым туманом. Господи, какой страшный, жуткий, кошмарный сон, скорей бы проснуться!