Дора Коуст - Ад

– Нет, Грон. Его только на клетках.

– Тогда сравняй здесь все с землей, а я пока перенесу людей и этого, – кивнул он на ошеломленного Эрвина.

– Так ее здесь нет? – очнулся будущий Император Киролии.

– Нет. Так же, как и нас никогда здесь не было.

– Ваша подпись… – Грон подвинул несколько документов ближе к Императору.

– Что это?

В рабочем кабинете Императора, кроме них, никого не было, но Лорд эль Свьен отчетливо знал, что кто-то наблюдает и, более того, подслушивает за личной беседой.

– Указы на подписание. Сможете ознакомиться, когда подпишете. Я оставлю вам копии.

– А если я не согласен?

– Мы уже проходили все это, уважаемый отец. Я не трогаю вашу бывшую фаворитку, которая проживает во Дворце и по сей день, а вы правите номинально, предоставляя всю работу Совету Лордов Тьмы.

– Но вы собираетесь воевать!

– Мы уже воюем, но вы ведь сидите здесь и не знаете об этом. Правда, пока лишь защищаем свои территории. Ставьте подписи, Ваше Величество. Я не собираюсь с вами торговаться.

Первый документ получил подтверждение, как и второй, и третий, но на четвертом недовольный Император вновь застопорился.

– Ты не имеешь права закрывать Академию Святого Нарцисса! Это учебное заведение курирует Леди эль Абон!

– Либо вы подпишете, уважаемый отец. Либо Леди эль Абон будет взята под арест, как сообщница в деле о похищении.

– Да как ты смеешь обвинять ее в таком?

– Не стал бы без веских доказательств.

Глаза Императора расширились от осознания. Его младший сын не шутил. Напротив, он был в ярости, хоть и пытался это скрыть.

– Хорошо. Я подпишу, но при одном условии.

– Каком же? – прошипел сквозь зубы Грон.

– Ты поклянешься на Тьме, что в ближайшие полгода найдешь себе невесту и представишь ее ко Двору.

– Ты не можешь указывать мне.

– Тогда я не подпишу.

– Тогда твоя обожаемая фаворитка пойдет под арест.

– Мне на нее наплевать, – просто ответил Император, но после его слов что-то с грохотом упало на пол, заставив обоих мужчин повернуться в сторону картины.

– Кажется, ей не понравился твой ответ.

– Меня это не интересует.

– Хорошо. Будь по-твоему.

На следующее утро руины Академии Святого Нарцисса официально перестали существовать. Больше никто не мог продать своих дочерей, оценивая их в горстку монет. Хотя… Кто ищет, тот всегда найдет…

Первое, что увидела, когда чужая Тьма рассеялась, – уютную гостиную в светлых тонах. К мебели с обивкой цвета топленого молока страшно было прикасаться. Кованые золотистые подсвечники украшали стены и фортепиано, чьи клавиши прятались под крышкой. Большой семейный портрет висел в нише над камином, в то время как небольшие черно-белые наброски в тонких рамках занимали одну пустующую полку средь домашней библиотеки.

– Нравится? – даже забыла, что Пракир стоит совсем рядом.

– Здесь очень уютно. Этот дом принадлежит вам?

– Скорее, моей семье. Сейчас родители находятся в отъезде. Путешествуют по Наидии.

– Ваша мама очень красивая женщина. – Рассматривала портрет, где все семейство буквально пылало от счастья.

У Петриции никогда не было такой семьи. Никогда не будет такого портрета.

– Мне всегда говорили, что я очень похож на нее, – ехидно заметил мужчина.

– Напрашиваетесь на комплимент?

– Констатирую факт своей неотразимости.

– У вас это получается довольно плохо.

– Петра! Что с вами? Посмотрите на меня! – схватив за плечи, развернул к себе лицом, пытаясь найти ответ в ровных безэмоциональных чертах.

– Я чувствую себя вполне приемлемо.

– А где слезы? Или радость? Или ненависть, в конце концов? Или… Ты что, до сих пор под Тьмой?

– А что в этом такого?

– Да, собственно, ничего, кроме того, что ты живая ледышка. Так, ладно. Ванная комната по лестнице направо. Из одежды сейчас что-нибудь найду. – Мужчина нагло провел кончиками пальцев меж разорванных тканей от шеи до поясницы, устраняя красные следы от ударов собственной силой.

Сделав шаг назад, Петра спокойно проговорила:

– Не делай так больше.

– Иначе что?

– Иначе моя Тьма уничтожит тебя.

По лестнице поднималась уверенно, будто лохмотья не свисали рваными концами, а нагие стопы не прикасались прямо к деревянной поверхности ступеней. Чувствовала спиной взгляд, но в таком состоянии он нисколько не коробил. Зайдя в небольшую комнатку, не спешила скидывать испорченное платье. Воззвала к Тьме.

Чернильное пятно вырвалось из груди, сорвалось с кончиков пальцев, чтобы материализоваться перед девушкой рваной Тенью без лика и образа. Смотрела, пытаясь найти знакомые черты, но Тьма словно закрывалась.

– Как ваше имя? – отважилась на вопрос.

– У Тьмы нет имени. У Тени тысячи имен.

– Прекратите влиять на меня. Заберите холод. Скажите свое имя, наконец, или покажите… себя.

– Тогда осознание обрушится лавиной.

– Рано или поздно. Неважно.

Тонкие темные струйки выбрались из тела Петриции и потянулись к рваному облаку, которое разрасталось в размерах, приобретая человеческие черты. Как только Тьма покинула девушку полностью, пришла расплата. Боль заполнила легкие, сжала сердце, стянула душу. Пошатнувшись, Петра шумно выдохнула, но более своих чувств никак не выказала. Подняв взгляд, от удивления сделала шаг назад, упираясь спиной в дверь. Рука сама потянулась к кулону, в недрах которого был спрятан старенький портрет.

– Мама…

Привидение дернулось, желало подлететь ближе, но боялось. Леди Габриэлла эль Колдроус так давно ждала этого дня, но сейчас попросту растерялась. Так и парила над полом, не пытаясь заговорить, ожидая, когда ее маленькая девочка даст хоть какую-то реакцию.

– Не может быть. Моя Тьма…

– Я.

– Ты так нужна была мне… – слезы лились по щекам, срывались с подбородка, утопая в ткани платья.

– Я была с тобой. – Призрачная слезинка оставила след на лице.

– Не могу… – осознание давило, вынуждало сползти по стене, усаживаясь прямо на пол. – Я убила…

– Нет-нет! Это сделала я! Ты отдала мне контроль! Я сама! Я принимала решение!

Петриция мотала головой, отрицая слова, саму жизнь. Не вникала в слова. Боль раздавливала, перемешиваясь с отчаянием и слабостью.

Габриэлла хотела быть рядом, успокоить, разделить чувства, но дочка пресекла ее действия на корню:

– Нет. Не надо. Оставь меня одну…

– Но…

– Оставь меня одну! – истерика затапливала, затуманивая разум.

Плечи Габриэллы опустились, а сама женщина молчаливо растворилась в воздухе. Петра не знала, куда перенеслась ее мать, да и не думала об этом. Теперь ощущала вину еще и за то, что прогнала. Это чувство усиливалось, угнетало израненную душу.