Татьяна Абалова - Лабиринты Роуз [СИ]

Роуз вспомнила о невзрачной на вид траве-бессет, что растет на Иберских островах. Однажды во время тайного посещения цирка, она стала свидетельницей, как забился в судорогах татуированный ибериец, но глотнув остро пахнущий отвар, тут же пришел в себя. Петр объяснил, что островитяне, все как один, зависят от бессет, хотя трава постепенно убивает их. Они не могут противиться тяге, поэтому жуют траву, добавляют в еду и напитки.

Неужели жрецы убивали матерей своих сыновей, боясь попасть в зависимость? А дочери? Девочки тоже делали отцов рабами?

Вдруг огонь в одном из светильников, что оставались зажженными на ночь, мигнул и погас. Роуз, удивившись, замерла. Странно. В комнате не чувствовалось никакого движения воздуха, занавески на открытых окнах не шевелились. Когда погасла вторая лампа, принцесса съежилась от страха и отступила за полог.

Между тем, лунный свет становился ярче, и вскоре уже слепил Роуз.

— Боже, что это? — только успела произнести она, как через разрастающееся серебряное кольцо в комнату шагнул человек.

— Дитя, не бойся меня, — произнес он голосом, выдающим в нем старика. — Я пришел поговорить о Петре.

— Кто вы? — еле смогла выговорить Роуз. Ее горло мгновенно пересохло от страха.

— Друг.

— Вы прошли сюда дорогой Бахриманов, — догадалась Роуз, сглатывая комок. — Значит, вы жрец.

— Поверь мне, и среди Бахриманов могут быть друзья.

— Не верю. Петр казался другом, но в один прекрасный день выкрал меня и держал в заточении, — запальчиво парировала Роуз, вытирая вспотевшую ладонь о рубашку. — Так поступают друзья?

— Друзья так поступают, когда у них нет другого выхода.

Старик шагнул в сторону Роуз, но она отступила за полог.

— Остановитесь, иначе я закричу, — дрожащий голос выдавал ее сильное волнение.

Жрец умиротворяюще поднял руки:

— Я уйду так же, как пришел, но ты, милое дитя, останешься в неведении о том, что стала пешкой в чужой игре.

— В чьей игре? Петра?

— Нет, Лолибон. Она наш враг, — старик, кряхтя и не сходя с лунной дорожки, сел на пол, застеленный толстым ковром. Роуз осталась стоять за пологом, придерживая его рукой, чтобы видеть жреца.

На его признание принцесса скептически приподняла бровь.

— Не удивительно, что вы королеву называете врагом. У жрецов в крови ненависть к женщинам. Я читала.

— Дитя, успокойся и выслушай старика. После того, как я закончу рассказ, ты сама решишь, кто здесь друг, а кто враг.

По мере того, как незнакомец вел свое повествование, Роуз забыла о страхе. Она вышла из тени, нащупала брошенный перед сном халат, плотно завернулась в него и села на краешек кровати, все же оставаясь на значительном расстоянии от старика, хотя тот больше не делал попыток приблизиться.

— Меня зовут Фарух, — начал он. — Я один из старейших жителей Сулейха, который теперь не принадлежит нам. Но я не виню королевства, ополчившиеся против Бахриманов. Мы заслужили изгнание. Многие из нас погибли из-за бесчеловечного оружия, примененного твоим отцом. Да, не удивляйся. Я знаю кто ты, Роуз Эрийская.

— Бесчеловечного оружия? — гневно переспросила принцесса. — Но были ли вы человечны?

— Да, ловушки распыляли магов, — кивнул жрец, — но никто из Союза пяти королевств не задумался, что вместе с нами погибали наши сыновья — младенцы, не совершившие ничего предосудительного. Вот и я, оставшись с новорожденным на руках, боясь попасть под действие уничтожающей магии, переместился в ту страну, которая не дружила с Союзом.

Прошло более двадцати лет, но я до сих пор помню объявший меня ужас. Только что после родов истекла кровью жена, мой сын даже не узнал вкус материнского молока, а я вынужден был покинуть родной дом, не отдав последние почести любимой женщине.

— Не вы ли сами тому виной? — не выдержала Роуз. — Сколько женщин погибло по милости жрецов? Моя мама стала свидетельницей смерти Леоль — матери Петра, брошенной Халидом истекать кровью.

— Да, мы все жертвы традиций Сулейха. И мы, и наши женщины. Нам с детства внушали, что они зло, их нельзя любить, нужно относиться, как к сосуду, дающему жизнь сыновьям.

— А за что вы убивали своих дочерей? — Роуз пересела ближе, чтобы лучше слышать ответ старика. — Какое зло могли принести маленькие девочки?

— Ты не понимаешь, — старик в досаде хлопнул себя по коленям. — Если Бахриман еще может сопротивляться любви к женщине, то с дочерью он оказался бы бессилен.

— Что плохого в любви? — почти закричала Роуз.

— Она несет рабство и боль, — спокойно ответил Фарух. — Какая разница, ты раб жены или дочери? Ты раб, и этим все сказано. Ты видела моего сына? Анвер — раб королевы. Сначала он влюбился в Лолибон, хотя я предупреждал его не показываться ей на глаза. А когда глупый влюбленный мальчик провел ее через портал, я понял — сын обречен. Лолибон не выпустит его из своих рук. Я пытался спрятать его, закрыть, но Анвер сбежал. Я вхож во дворец еще со времен Могучего Орраха, мне не составило труда отыскать сына в хитросплетениях дворцового лабиринта. Он опять был с Лолибон.

Дитя, ты, наверное, не знаешь, но мы, жрецы, можем скрывать свое присутствие. Как бы тебе объяснить? Представь, что дорога Бахриманов имеет начало и конец. Образно мы входим в одну дверь и выходим через другую. Так вот, войдя в одну дверь, мы можем остановиться у второй, не открывая ее.

Я хотел узнать, о чем сын беседует с королевой, как сильно он привязался к ней.

Услышанное убило меня. Она уговаривала его сделать вместе с ней второй переход в интересах государства. Лолибон собиралась уничтожить Союз пяти королевств. И Анвер, наконец, согласился, как я потом узнал, отведав плетей. Я вцепился зубами в собственный кулак, чтобы не закричать: сын после единственного перехода с женщиной еще мог противиться ее чарам, но что будет с ним после нескольких? Я знал, что Лолибон не остановится, пока не высосет всю его магическую силу.

Хотя я сам ненавидел Союз, но боязнь за Анвера толкала меня на убийство королевы. Я едва сдержался, чтобы не выйти и не задушить Лолибон. Меня остановил вопрос: чего я добьюсь? Бежать некуда, а смерть королевы ополчит против нас драконов. Как ни крути, сын пропадал у меня на глазах. И тогда я вспомнил о Петре.

— Вы хотели, чтобы он совершил переход с королевой?

— Нет… Да… Мне трудно говорить, ведь Петр является для меня таким же сыном, как Анвер. Когда он попал в Тонг-Зитт, я взялся за воспитание волчонка, выращенного твоим отцом. Я сделал из него настоящего Бахримана.

— Вы отравили Петра мыслью, что мои родители для него враги.

— А разве не так?

— Мы любили его.

— Для Бахримана истинной является одна любовь — родного отца.

— То-то вы сейчас пожинаете плоды сыновней любви, — Роуз не удержалась от язвительности. — И та самая «любовь» толкнула вас заменить Петром слабого Анвера.