Елена Гуйда - Северные волки [СИ]

— Надеюсь, прославленная в походе вельва не откажет старику кормчему в просьбе почтить его дом, погостив в нем? — спросил он, когда Берта вернулась в пиршественный зал.

И она кивнула, чувствуя облегчение и благодарность.

Дом Бьрна был меньше, но это все чем отличался от дома хевдинга. Разве что, еще пустотой.

— У тебя нет жены? — удивилась Берта, глядя на встречающих хозяина рабов.

— Что тебя удивляет? Порой Фрейя одаривает нас любовью к тем, кто нам не предназначен.

— Ты мог взять в жены женщину. Для этого не обязательно ее любить, — сказала Берта, на деле считая с точностью да наоборот.

Бьерн усмехнулся.

— Я привык брать лучшее, а не довольствоваться абы чем. Так и началась спокойная жизнь вельвы, избранной богами.

Спокойная и ровная жизнь простой девушки, что она вела во Фракии. Разве что не было старухи Гессы и младших. Порой она тосковала по брату и сестре. И глушила эту тоску тяжелой работой, наравне с рабынями. А соседи не косились на нее, как на зло, посланное из самого ада. Скорее наоборот. Каждый стремился приветствовать ее и узнать всем ли довольна. На что она неизменно отвечала, что большего не смела и желать.

Хальвдан остался верен слову и часть добычи, что досталась Берте позволяла жить не приживалкой в доме Бьерна. Но все равно она чувствовала себя обязанной. В ее долю попала и тетушка Маргрэта. Но Берта не знала, как себя с ней вести. Вроде и рабыня в ошейнике, а вроде…

Но Маргрэта быстро сама обозначила свое место. Она взяла на себя управление домом и другими рабами. Под ее твердой рукой и не менее твердой волей дом Бьерна из поросшей мхом и паутиной берлоги превратился в уютное жилище, в котором всегда пахло едой и покоем. В такой дом всегда хотелось возвращаться. И даже старые рабы удивлялись тому, как много времени хозяин стал проводить в его стенах. К тому же его лицо было теперь не так сурово, да и сам он взялся за работу. В доме начали появляться новые столы и лавки. И даже несколько кроватей.

Под руководством Маргрэты вывели из шкур вшей и блох, а в доме невозможно было найти ни пылинки, как бы кто ни старался.

Спустя месяц двор огласило мычание. И Берта с радостью возилась с коровой и маленьким телком.

— В доме, где живут женщины, они будут не лишними, — сказал Бьерн, усмехаясь в густую бороду. — А еще я люблю пироги с творогом.

И уже через неделю в доме кормчего пахло пирогами с творогом, яблоками и мелко рубленым мясом. А Маргрэта все чаще садилась за стол вместе с Бьерном и Бертой. Но едва девушка заговорила с ней о том, чтобы снять ошейник, отказалась сама.

— Что я буду делать с этой свободой? А так — знаю свое место и всем довольна, — сказала она.

И Берта только пожала плечами. Для свободы, и правда, нужно иметь смелость. Ведь тогда и решения за себя пришлось бы принимать самой. Частой гостьей в доме была Лиз. Она подолгу рассказывала о жизни в доме Эрика. О том, как добра к ней Рагна и сам Эрик. О том, что молит Господа о сыне.

— И жена терпит все это? — спросила Берта однажды.

— А что ей остается? Она не смогла родить ему ребенка. Ее чрево пустое. И это терзает не хуже каленого железа. Эрик мог бы выгнать ее и взять жену, которая родила бы ему много сыновей. Но не сделал этого. Потому она и терпит меня, молча. Мне жаль Рагну. Порой она смотрит на меня с такой болью, что сердце обливается кровью. Но такова наша судьба. И мы не можем ее изменить.

И Берта была с ней согласна.

Она старалась не думать о Хальвдане. Но селение было не таким большим, чтобы не сталкиваться с ним совсем. Правда, это случалось не так часто. Всего пару раз. Да и он не говорил с ней, обходясь только приветственным кивком или короткими словами. И тут же спешил по делам. Ну а Берта потом долго не могла уснуть ночью, кутаясь в теплые шкуры. Зато Ульва она видела чаще, чем кого-либо.

Он заходил в гости и подолгу говорил с Бьерном или расспрашивал о жизни в Норэгр Берту. И девушка первое время едва обходилась парой фраз. Но Ульв никогда не распускал рук и не выказывал неуважения. И со временем она сидела с ним, слушая о походах на Бригию или зимней охоте. Смеялась вместе с ним. А порой даже пела. И казалось, что они если не брат с сестрой, то уж точно старые друзья.

— Тебя нужно выдать замуж, — однажды сказал Ульв. — Я бы взял тебя в жены сам, но уж прости, твои кости меня мало привлекают. И предпочитаю, чтобы женщина грела мне постель, а не я отогревал ее…

— Зачем тогда… — начала Берта и умолкла, поджав губы. С Ульва тут же слетела все веселость.

— Я думал, что делаю услугу брату, избавляя его от нелегкого выбора. Все же у него гордая и суровая жена. Теперь я не так уверен.

— Что ты хочешь этим сказать?

Улье помолчал, решаясь говорить ей или лучше промолчать, но глядя, как она кусает губы, ответил:

— Он почти не появляется дома. Инглин уже вся извелась, не зная, как завлечь его на свое ложе. Да и со мной он едва разговаривает. А сам стал похожим на дикого зверя. Бросается на всех подряд… В общем, для всех будет лучше если ты выберешь себе мужа. По осени многие придут в твой дом с дарами.

Берта не стала ничего говорить Ульву. Может потому, что слова его принесли радость и утешение. Отец Оливер сказал бы, что нехорошо радоваться чужой беде. Но ей уже давно было плевать на то, что он ей говорил когда-то. И едва получалось скрыть от Ульва злорадную улыбку.

В остальном ее жизнь оставалась ровной. Если бы не одно «Но!». Каждый раз, стоило умереть человеку, чьи подвиги Один не счел достаточным, или же и вовсе не державшему в руках оружие, приходила Она. И каждый раз Берта видела проклятый туман и женщину, что ходила в нем. Порой это доводило до отчаянья. Ведь чем дальше, тем отчетливей понимала вельва, что ей не скрыться от Хель. В жизни или посмертии, великанша все равно ее настигнет.

И ближе к осени Берта стала мучиться вопросом, может ли женщина попасть в Золотые чертоги? Ульв только смеялся и говорил, что это точно не для нее. Ведь нужно быть воительницей. А из Берты воительница, как из етуна светлый альв. Но Берта не унималась. Ходила за Бьерном, а однажды расплакалась у него на плече и рассказала о своих встречах с жуткой великаншей. И добавила, что лучше падет в первом же бою, чем попадет ей в лапы.

— Я видела. Там где звенит сталь, нет места ее туманам. И знаю, что даже если пролью кровь в бою, все равно ей не достанусь.

Бьерн утирал ей слезы, усадив на колено, как маленького ребенка. И гладил по отросшим чуть ниже плеч, волосам. Но не говорил ничего. А утром проснулась от того, что на грудь упала боевая секира.

— Вставай, будущая воительница. Иначе я передумаю.

И Берта влезла в штаны и рубаху, которые надевала, отправляясь в лес или к скалам. И вылетела во двор так быстро, что едва не снесла рабыню на пути. Но уже через час жалела о своем решении. Бьрен валял ее в пыли, лупил палкой, что держал как секиру, а тяжелый щит уже поднять не было сил, не то, что отражать им удары. И вскоре она валилась с ног от усталости и боли.