Милена Завойчинская - Госпожа управляющая

Целитель прыснул от смеха, но наконец успокоился и пояснил.

Оказалось, во время выполнения всех этих странных с точки зрения европейского человека асан в теле напрягаются и расслабляются не только мышцы. Но и потоки энергии.

Нет, я, конечно, читала, что прана, которая энергия, движется по чакрам. Что эти чакры открываются, закрываются… Но относилась ко всему этому со здоровым скептицизмом, воспринимая йогу исключительно как вид спорта. Не доросла я до глубинного познания этого образа жизни.

Но сейчас я слушала Ориэля с интересом. А он мне жестами пытался показать, как и куда должна течь энергия в моем теле. Как она застаивается. И как мои упражнения, которые мы с призраком только что делали, ускоряли и исправляли это течение энергии.

— Получается, в моем мире магия все же есть, — выдала я в конце его речи. — Только она совсем иная, чем у вас.

Я собралась еще что-то сказать, но тут услышала зов. Вернее, не услышала и не зов, а просто почувствовала, что мне нужно идти и открывать дверь отеля. Мы куда-то прибыли, и мы там нужны.

— Извини, — спешно сняв салфетку с колен, я положила ее на стол и встала. — У нас гости.

Конечно же, цейлин припустил за мной. Так что отпирала я замки уже в его компании. И не только его. С лестничной площадки за нами пристально наблюдал белый волк.

Мир за порогом не радовал взор красками или чем-то приятным. Красные камни, красный песок, красное солнце заката. Мы очутились на дне каньона, пролегающего среди высоких скал. Вперед уходил тоннель. Впрочем, это не была ровная пустая дорога. Тут и там ее перекрывали валуны, заставляя путешественников, едущих этим путем, огибать их.

Ветер печально завывал и взметал горсти песка, а скалы пели монотонно и уныло.

Ощущение, будто мы угодили в красные горы Невады, на окраину пустыни Мохаве. Единственное, что не давало мне принять эту версию, — цвет неба. Не верю я, что на Земле небесный свод может принимать такой окрас. Даже в Неваде. Даже в Арктике или Антарктике. Даже при северном сиянии.

Небо было багряным, а редкие облака — голубыми. Не имею ни малейшего представления, из каких газов состоит атмосфера мира, где мы сейчас находимся. Я даже не уверена, что смогу дышать этим, если покину стены волшебного отеля. И выходить на поиски потерянной души, нуждающейся в приюте, не испытываю ни малейшего желания.

— Странный мертвый мир, — тихонько произнес Ориэль, встав рядом со мной. — Жуткое место. Здесь нет… ничего нет. Никакой энергии. Все словно выжжено.

Вздохнув, прикрыла глаза и попыталась расслабиться. Сначала ничего не происходило. Все так же печально пели скалы, на которых беспощадный ветер играл, как на струнах. Шуршал песок…

Когда уже подумалось, что нет больше смысла пытаться изображать из себя волшебницу, видящую энергетические потоки, я почувствовала то, что вело меня из столовой к входной двери. Опять некий "зов", который слышишь не ушами, а чем-то иным. Пресловутыми фибрами души? Знать бы еще, что это за хрень такая — фибры.

А еще пришло понимание, что я могу выйти наружу. И я шагнула.

— Агата, стой, — испугался Ориэль и попытался последовать за мной, но не смог. Его не пропустила невидимая, но, вероятно, прочная пленка барьера, затянувшая дверной проем.

Я же, очутившись на крыльце, медленно двинулась вперед. Туда, куда вело чутье. Следуя вьющейся змейкой тропинке между навалившихся во время камнепадов обломков булыжников, я шла по каньону. Жутковатое место, конечно. Нервы были напряжены, и, казалось, все чувства обострились.

Завернула за очередной огромный валун и остановилась, потеряв влекущую меня нить. Надо понимать, я на месте? Но тут же никого нет.

А хотя нет, есть… Впереди, в некотором отдалении, под валуном я увидела углубление, которое выдули ветра, а чьи-то руки или лапы расширили и превратили в убежище. И оттуда на меня смотрели глаза.

Э-э-э…

Много глаз. Устало, обреченно, как у существа, которое умирает и понимает это. И все бы ничего, но я жутко, панически боюсь пауков. Любых. Начиная от крохотных, почти невидимых, которые летают летом на тончайших паутинках и иногда могут угодить на людей. И заканчивая большими косиножками, которых детвора зачастую ловит и мучает.

А я боюсь их всех. До визга, бешеных прыжков на любые поверхности, лишь бы оказаться подальше. У меня это не просто: "ой, фу, пакость какая, уберите это от меня". А настоящая фобия. Сильная.

Сейчас, когда в мою сторону не отрываясь смотрели шесть больших глаз, на меня напал панический ступор. Я даже заорать не могла. Потому что пищать при виде мелкой гадости — это привычно. А когда гадость, которую ты боишься до полуобморока, размером с молодого бычка, то тут даже дыхание сбивается от ужаса.

Я таращилась на свой личный персональный кошмар и пыталась вдохнуть. А не получалось. Но что самое странное, в глазах этого… членистоногого и жуткого промелькнуло вполне явное и осмысленное удивление. Оно явно не ожидало увидеть здесь меня.

Сюрприз, да. Я тебя тоже не хотела встречать. Господи, как же вдохнуть-то? Горло свело в спазме, и я, пошатнувшись, оперлась рукой о скалу. Согнулась, опираясь второй рукой о колено.

Дыши, Агата, дыши. Иначе твой конец будет печальным и бесславным.

Паучище качнулось и начало выползать. Ох, господи, ты боже мой. Я и так сейчас от панической атаки окочурюсь, а ты еще шевелишь в мою сторону всеми своими ногами…

И в тот момент, когда я уже собралась упасть в обморок, меня кто-то толкнул чем-то мягким в бок. От ужаса я заорала и задышала.

А рядом со мной встал огромный, вздыбивший шерсть на загривке, вполне осязаемый белый волк с оскаленной в беззвучном рыке пастью.

— Слава богу, — осознав, что мне на помощь пришел постоялец отеля, прошептала я.

В коленях образовалась слабость, они мелко задрожали, и мне пришлось опуститься на корточки. Я приобняла внезапного защитника за шею и призналась:

— Я пауков с детства боюсь. Вне зависимости от их размера и опасности лично для меня. Это не рационально и глупо, я знаю. Но, увы мне.

Шепча это в острое белое ухо, я не сводила глаз с внимательно наблюдавшего за нами паучища. При появлении волка он заполз обратно в свою щель и таращился на нас из нее.

Причем таращился вполне осмысленно и, кажется, даже слышал нас. Не имею ни малейшего представления о том, какой слух у обычных пауков. Но вот этот конкретный меня понимал сто процентов.

В паре глаз, располагавшихся по центру его морды, мелькнула грусть, некая обреченность, а потом покрытый жесткими волосками черный панцирь начал менять форму и уменьшаться.

Мы с волком застыли и внимательно наблюдали за превращением огромного паучища в чернокожую, высокую, крепко сбитую женщину. Обнаженную и босую, с распущенными жесткими густыми черными волосами, рассыпавшимися по плечам. От человека она почти не отличалась. Но у нее было шесть глаз, как и у паука, которым она только что была. Два больших располагались по центру, как им и положено. Еще два поменьше — выше, над переносицей, и третья пара — на висках.