Светлана Гамаюнова - Тайна Подземья [СИ]

Я не выдержала и встряла:

– А что, Вы в это самое разумное, доброе, вечное, и любовь в том числе, не верите?

– Я не настолько наивен и мне не шестнадцать лет. Я политик, деточка. Политики верят в то, что считают полезным для народа в данный момент. И говорят то, что нужно говорить сегодня, только самое актуально, так как завтра обстоятельства могут измениться и потребуются совсем другие слова и другие верования. Глуп тот человек, который никогда не меняет своего мнения. Все обманываются, слушая нас. Особенно вы, молодежь. Вы так быстро бежите вперед, что у вас не хватает времени, чтобы понять и разобраться в смысле жизни и в себе. Вас двумя-тремя громкими фразами можно зажечь, воодушевить, повести за собой. Вы верите во все безоглядно, готовы пожертвовать собой во имя… Да во имя любой глупости! Верите и бежите спасать или человечество, или природу, или животных, или еще что-то или кого-то. Про вас говорят: «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад» [13]. И это так.

– Альс, зря мы сюда пожаловали. Зря все рассказали. Видишь, человеку это не интересно. Или он делает вид, что не интересно, чтобы не ударить лицом в грязь из-за того, что у него на этот момент нет конкретного мнения.

– Маленькая умненькая иномирянка. Наивная и горячая. Тебе-то что до нашего мира? Ушла бы – никто ведь не держит. Или долг, совесть, дружба, сестра? Что?

«И что, правда? – пронеслось в голове. – Вовс и Жиль мне не такие и друзья. Альса вообще только десять дней как знаю. Котигорошек и Стелла страдают, так, может, в Надземье это проклятое равновесие и не будет действовать. А если этот мир погибнет, то и равновесие с ним уничтожится. Мы будем у себя наверху «в тепле, светле и не покусанные».

Отец Вовса смотрел на меня, выжидающе прищурив глаза. Альс сжал мою руку, пытаясь подбодрить, поддержать непонятно в чем. В нем, наверно, теплилась надежда, что я скажу такое:

– Да, я хочу спасти этот мир. Я собираюсь полюбить Люцифера. Он от моей любви изменится, очнется, проснется чистый, белый, пушистый, влюбленный. И в этом мире все будет прекрасно: равновесие рухнет, придет гармония, жители выйдут приветствовать меня на улицу, будут кричать ура и в воздух чепчики бросать.

Слишком сложные заключения, слишком. И все-таки самой интересно: что меня удерживает и не позволяет уйти? Что?

Альс обнял меня за плечи и как-то странно посмотрел на отца Вовса.

– Хранитель Смирский. Мы сожалеем и просим прощение за то, что потревожили. Нам пора идти. Дела, знаете, дела, – проговорил со сдержанной злостью.

– Альс, что с Вовсом? – спросил уже другим голосом и не так высокомерно хранитель.

– Он в Надземье, как я имел честь Вам сообщить. Думаю, у них с Жиль все получится, и он спасет ее от выгорания. И с эмоциями у нее все будет хорошо.

Альс вдруг стал дерзить, его явно понесло:

– Можно вопрос? А у Вас лично, кстати, выгорания не произошло? Как-то подозрительно Вам все безразлично – и сын, и проблемы мира?

– Не задавай вопросы, если не знаешь, что будешь делать с ответом, мальчишка, – кривенькая улыбка мелькнула на лице отца Вовса. – У вас все черно-белое и ярко-красное. Я о «безумстве храбрых». Любовь у них на первом месте! А жизнь людей, равновесие, проблемы жизнеустройства и другое? По сравнению с этими проблемами вопросы любви кажутся совсем незначимыми.

– Если любовь станет на первом месте, то все остальное будет на своем. Мы, пожалуй, пойдем. Незачем у Вас время отнимать, – дернула я Альса за рукав.

– А вот это вряд ли. Думаю, вы тут задержитесь до выяснения некоторых обстоятельств. Мне нужно подумать, что делать с вами дальше. Боюсь, вы дров наломаете. Говорят же: «зачем вы разбудили демона, кому мешало, что он сладко спит?». Вы остаетесь. Из моего кабинета нельзя переместиться обычным для нас способом, – сказал он как отрезал.

– Мы не можем оставить Стеллу без присмотра, она умрёт, – пискнула я.

– А ты не думаешь, что при вероятности гибели целого мира смерть одного человека ничего не значит? Да и двух тоже, и даже четырех-пяти. Кто считает людей во имя великой идеи? Кто?

– А смерть вашего сына, она тоже ничего не будет значить? – вмешался Альс.

– А кто сказал, что он погибнет? Даже если он останется в Надземье, я только обрадуюсь – меньше проблем создавать будет.

– Но это же ваш сын?!

– Я научил его всему. Учил, как быть политиком, как уметь найти выгоду в идеях, учил многому – и вот результат. Он ради любви к какой-то безродной фее нарушил эксперимент на первом уровне. Помог вытащить Котигорошка и тебя, неугомонная маленькая леди. И я рад, что они направились в Надземье. Да, это хорошо, что он там. Заделаем дыру, мне еще и грамоту выдадут – не только за заслуги перед родиной, а и за жертвенность – пожертвовал сыном ради сохранения целостности мира. А он там, в том мире, пусть революционизирует, как хочет.

– Вы страшный человек, хранитель Смирский. И Вы недостойны своего сына.

– Да говорите, что угодно. Мне ли привыкать к разговорам? На каждом совещании сплошь болтовня, не прекращающаяся часами. Кстати, эти разговоры и совещания изобретены именно для того, чтобы мешать людям думать. Поэтому не буду вступать с вами в полемику на тему «что такое хорошо и что такое плохо». У каждого своя правда. Ни одно произнесенное слово не принесло столько пользы, сколько множество не сказанных. Я промолчу и сделаю то, что считаю нужным. И буду спасать мир на свое усмотрение. Хотите – додумывайте, это займет ваши горячие головы во время пребывания в моем доме. Пока в моем, а там видно будет, куда отправитесь дальше.

Отец Вовса быстрым шагом вышел и запер дверь за собой. Мы остались в ловушке. Я смотрела на Альса, ища в нем поддержку.

– Лючи, только не расстраивайся. Не думаю, что нас убьют сразу. Даже у таких высокопоставленных мерзавцев есть квота на негодяйство. Так быстро они не смогут начать действовать. Мы что-нибудь придумаем.

– А как же Котя, Стелла, как они без нас?

– Еду ты приготовила, Котя принцессу покормит. Если и придут их проверять на лояльность миру равновесия, то что увидят? Больную горячечную девушку и впавшего в странное состояние парня, на вид не в себе. А легкая придурковатость защищает человека и делает практически неуязвимым для подозрений в злокозненности. Нам сейчас надо думать о себе. Как выбраться? Я не смогу перенестись отсюда.

Мы пробыли в кабинете около часа, так и не найдя выхода. Альс начал нервничать и ходить взад-вперед.

– Возможно, в чем-то Смирский прав, и мы действительно заигрались живыми людьми. Притащили Гигантеллу в этот мир, затем вы с Котигорошком пришли сюда, и теперь можете пострадать. Благими намерениями выстлана дорога во Тьму. Лючи, я не знаю, как тебя защитить. Это была плохая идея – поговорить с отцом Вовса. А я ведь помнил его веселым, живым человеком. Он без превосходства учил нас некоторым тонкостям хождения в слоях. И мне казалось, он любил Вовса, гордился им. А сейчас, что слышу?