Даниэль Брейн - Девушка без сердца

— Откуда у Брента такие мысли? — спросила, хотя больше — заметила сама себе доктор Меган. — Возможно, они сформировались под влиянием литературы и исторических фильмов. Ему комфортнее жить с такой точкой зрения, в нашем обществе ему неуютно. Он ведь сейчас живет где-то в стране третьего мира?

— В Лагуте, — сказал комиссар. — Там лет пятьдесят как прекратили делать женское обрезание.

— Он выбрал себе место, где ему проще взаимодействовать с людьми, — кивнула доктор Меган. — Если он раньше мог только брызгать слюной… да, деточка, ваша аналогия с сортирной музыкой прекрасна. Брент заявляет, что слова у песни чудесны, но не может сказать, что чудесного во фразе «твои глаза как россыпь мелких изумрудов». Я не знаю, что вам посоветовать. Вряд ли вам понравится…

Она загадочно улыбнулась. Я посмотрела на комиссара. «Ну это же ради дела», — прочитала я в его просительном взгляде. «Если что, мы с Джеймсом его подержим», — телепатировал мне Руперт. Я решилась.

— Если вы подскажете мне, доктор, как лучше понимать этого человека… в интересах следствия, — я постаралась не вздохнуть, — я приму любой ваш совет.

— Тогда попытайтесь соответствовать его ожиданиям, — ровно сказала мне доктор Меган. — Вам будет проще понять, чем он руководствуется, и узнать, что же прекрасного в словах про мелкие изумруды. Сам он никогда не сможет этого объяснить, даже если очень захочет.

Я не успела представить себе многоглазое чудовище из песни, что было и хорошо: насекомых я недолюбливала. Раздался писк смартфонов — моего, Руперта, комиссара, писк селектора, дверь только что не слетела с петель, а у Эндрю, появившегося в кабинете, был вид человека, принесшего весть об апокалипсисе.

— Ректор Томас только что попытался совершить самоубийство! — на одном дыхании выпалил он.

Я не знала, какое чувство испытывать правильней: ужас или веселье, пусть для последнего поводов не так уж и много, потому что речь шла о ректоре Томасе. Кому как не ему было знать, что попытка изначально обречена на провал.

Систему слежения Академия Магии делала не для нас, а для Королевской Клиники Психиатрии. Но после того, как Академия успешно отработала выделенный ее величеством грант, а Клиника Психиатрии внедрила новинку у себя, комиссар наложил на систему свои жадные лапы, аргументируя это тем, что подследственные попадаются нервные. Никто не возражал, и мы получили систему в свое распоряжение.

Я не стала вникать в детали и разбираться, какую магию использовали для достижения такого потрясающего результата, но поинтересовалась принципом работы. Так, система сканировала жесты, выражение лица, особенности поведения, саму камеру, — в общем, все, что могло бы указать на то, что кто-то вознамерился свести счеты с жизнью. Как только системе что-то не нравилось, она моментально выводила на мониторы бейлифов предупреждение, и они успевали среагировать еще до того, как подследственный на что-то решался. Обычно его заставали в попытке снять одежду, после чего — хотя Процедурная Комиссия и бурчала для приличий — дежурный медик, вздыхая, вкалывал подследственному седативный препарат. Не то чтобы случаи были частыми, но наши подопечные временами надеялись отделаться принудительным лечением.

Ректор Томас курировал этот проект, как и все, что финансировалось ее величеством, и не мог не знать, что замысел провалится на корню. Эту мысль мне озвучил и Руперт, когда мы с ним и Эндрю старались догнать комиссара. В коридоре нас ловко и очень некстати отрезали от него информационщики, тащившие какой-то огромный блок, так что мы только проводили взглядами широкую комиссарскую спину, исчезнувшую в лифте.

— Он продолжает водить нас за нос, — сказал Руперт и потряс головой. — Создатели, главное — не уснуть прямо в камере…

— Ехал бы ты домой, — посоветовал Эндрю. — Мы без тебя справимся.

Он проявил заботу, но покривил душой: еще и без Руперта нам было бы в тысячи раз сложнее.

К лифту мы подошли спокойным шагом. Нельзя бегать по коридорам в таком составе, свои все поймут, но рядом может отираться и пресса. Поэтому мы дождались лифт и отправились на нижние этажи — туда, где были камеры предварительного заключения. С отдельными путями эвакуации, отдельными выходами на экстренный случай, и вполне, надо заметить, комфортные.

Эндрю не захотели пускать, хотя это было явным нарушением, потому что у него был свободный допуск по всему зданию и его непосредственный шеф уже прошел куда нужно, но бейлиф, дежуривший на входе, был молодой и неопытный и боялся сделать что-то не так. Эндрю со свойственной ему рассудительностью заметил, что не стоит терять время, и мы зашли.

Я не очень любила эти помещения. Здесь сканировался и записывался каждый шаг и каждое движение, и хотя я полностью принимала меры безопасности, мне было неуютно. Бывать здесь мне приходилось крайне редко — обычно тогда, когда подследственные находились в медицинском изоляторе, а взять биологические образцы было необходимо. И еще ни разу я не шла смотреть на того, кто в нашей камере пытался свести счеты с жизнью.

Сейчас комиссар стоял возле смотрового окна, которое с той стороны камеры казалось обычной стеной, и пыхтел. Окно было небольшим, и из-за плеча комиссара нам с Рупертом видно было плохо. По стенам коридорчика жались, похоже, все, кто не был занят срочной работой, и любопытство пересиливало риск получить взыскание. В самой камере на койке сидел растерянный ректор Томас, раздетый по пояс, возле него что-то делали дежурный врач и Гордон.

— Гордон Курт — заместитель главы криминалистической экспертной лаборатории Королевской Магической Полиции, — выпрямившись и убирая тонкий браслет для измерения давления, пояснил ректору врач, — он вас осмотрит.

К моему удивлению, ректор дружелюбно улыбнулся.

— Я вроде еще не умер, — возразил он.

— Но вы пытались, — ответил Гордон, поворачивая голову ректора так бесцеремонно, словно тот уже лежал готовенький на секционном столе. — Господин Томас, вы же знаете, что в наших камерах это было пустой тратой времени, так зачем?

Я не знаю, что сказала бы на это доктор Меган, но ее пока еще не было, а Гордон… Гордон тоже знал, что делал. Комиссар затаил дыхание, я улучила момент и протиснулась под его рукой.

— Я виноват, — покаянно признался Томас. Вышло у него неубедительно. После разговора с доктором Меган? Она вышибла его из колеи? — Я — причина гибели Таллии. Мне сложно, очень сложно с этим жить.

— Ну, вы только начали, — успокаивающе заметил Гордон. Я от изумления открыла рот, комиссар закашлялся. Заявление было на грани, и ладно бы профессиональной этики, но Гордон не мог знать, как среагирует ректор. — Я видел многих, и поверьте, они проходили через подобное…