Татьяна Коростышевская - Проклятие – миньон! [publisher: ИДДК]

– Почему? Он ведь не предатель. Разве сын должен отвечать за отца?

Моник набожно сложила руки перед грудью:

– Спящий, храни королеву! В правлении Авроры не истребляют семьи изменников до третьего колена, как было раньше.

Мы раскрасили всех актеров, выбелили лица, подрисовали брови и карминные губы и украсили щеки и ключицы кокетливыми мушками.

Я посмотрела на себя в зеркало. Зрелище было отвратительно-вульгарным, именно таким, как мне хотелось.

– Ты помирился с Гэбриелом, милый?

– Что? – Я встретила в отражении взгляд прекрасных голубых очей.

– Он разбил твое сердечко, любовь моя, и ты поклялся отомстить.

Моник довелось стать свидетельницей нашей с канцлерским сынком размолвки, а еще прелестная куртизанка была уверена в том, что граф Шерези предпочитает мужчин. Я, некогда не сумев другими средствами отразить ее любовный напор, придумала эту байку.

– Я отказался от мести.

– В обмен на привилегии или достигнув… – Она дополнила слова непристойной пантомимой.

Если бы не слой белил, краску, залившую мое лицо, заметили бы все. К счастью, издали донесся рев толпы.

– Начался смотр красного крыла, – пришел мне на помощь ван Сол. – Три десятка красавцев-воинов в полной экипировке, пытающиеся друг друга если не убить, то покалечить.

Девушки решили, что это зрелище поинтереснее струнного концерта, и побежали на плац, я прижала к горящим щекам ледяные ладони.

Время замедлилось, да что там замедлилось, оно почти остановилось, я слышала каждый медленный удар своего сердца, каждый выдох и вдох. Вечность, бездна, тьма… После вояк Оливера наступит наша очередь. Давящая тишина. Моя нервозность передалась всем присутствующим и, будто отразившись от толпы, вернулась ко мне в утроенном размере. Тик-так, шаг, вдох, так… Первая позиция, третья, четвертая, шаг, поворот, поклон. Подошвы бальных туфель мягко скользят по паркетному полу, шаг, поклон, поворот. Негромкий струнный перебор, это оживает мандолина одного из наших менестрелей. Я подстраиваю шаг, а слева и справа ко мне уже льнут мои партнеры по танцу. Им тоже невыносимо ожидание, они тоже рады хоть чем-то занять мысли и тело. Шаг, поворот, еще и еще.

– Графа Шерези и белое крыло ожидают в бальной зале!

Зычный крик герольда прервал нашу негромкую репетицию.

– В бой, господа! – скомандовала я. – Промедлить – значит потерять честь!

И тут девиз рода Шерези пришелся как нельзя более кстати.

Сам балет я практически не запомнила, то есть он остался со мною в неких телесных ощущениях. Прохладный порыв ветра – это вздох, которым встретила нас публика. В нем, этом вздохе, смешалось изумление и одобрение. «Какие хорошенькие!» – писк какой-то дамы. И вялые ободряющие аплодисменты, будто отскакивающие от плеч вишневые косточки. Акт первый – пастораль! И первый музыкальный аккорд, хлестнувший вдоль позвоночника. И ослепительный свет перед глазами, вдохновение, безумие. Некая высшая сущность, будто захватывающая мое тело и управляющая им.

Гэбриел Ван Харт был равнодушен к музыке примерно в той же мере, сколь и к танцам, а еще он невероятно устал. Подготовка сегодняшних испытаний утомила его невероятно. Но день еще не закончился, поэтому миньон сидел по правую руку от ее величества и вяло ожидал начала действа. Королевская ложа вмещала всего семерых – королеву с ее шутом, самого Ван Харта, Оливера Виклунда, не успевшего сменить свой красный мундир, Станисласа Шарля лорда Доре с мандолиной на коленях и обоих доманских послов, прочая свита которых жалась внизу к ограждению зрительного зала.

– А они неплохи, эти ваши миньоны, – протянул лорд Перес, сидящий за спиной Авроры.

– Неплохи? – Лорд Мармадюк фыркнул с комичным возмущением. – Мне казалось, что вы, милорд, успели выучить больше ардерских слов. Как насчет – «ошеломительны» или «непревзойденны»? Запишите их для памяти.

Перес издевку проигнорировал.

– Юноша, возглавлявший воинское крыло. Как ваше имя?

– Оливер Виклунд, милорд.

– Откуда вы? Ах, мне говорили, мелкие кланы Тиририйских гор, ардерские козопасы. Если пожелаете сменить сюзерена, попробуйте свои силы при доманском дворе.

– Остыньте, дружище, – решительно сказал лорд Рамос, – рыцарь и дворянин не может променять свою даму сердца. Не правда ли, любезный Виклунд?

А затем, прижав к носу кружевной платок, чихнул в сторону:

– Козопас!

– Будьте здоровы, – почтительно пожелал собеседнику лорд Виклунд и отвернулся к сцене.

Гэбриел поморщился. Доманскую тактику он уяснил себе еще накануне. Послы работали в паре. Перес отыгрывал роль эдакого порывистого забияки, бросающегося в словесный бой при любой возможности, а лорд Рамос, напротив, занимал выжидающую позицию, жаля исподтишка, когда его партнер уже достаточно потрепал жертву. Вчера досталось Шерези, сегодня уже разделали лорда Доре, подвергнув сомнению не только его музыкальный талант, но и голос, и слух. Самого Гэбриела чаша сия минула. Наверное, потому, что поздно ночью у пажеских казарм он в беседе один на один уже обсудил с лордом Пересом все терзающие их разногласия, особенно те, которые касались графа Цветочка Шерези, коего лорд Перес желал непременно видеть в тот момент.

Ван Харт потер костяшки пальцев. Домания, дипломатия… Конечно, когда он станет канцлером, о таких методах убеждения послов сопредельных держав ему придется забыть. Но пока он всего лишь миньон, постельная грелка ее величества Авроры, он может позволить себе почти любую эскападу, даже начистить рыло хряку Пересу, зная, что жаловаться тот не будет.

Его размышления прервал герольд, трижды опустивший на пол церемониальный посох:

– Бастиан! Мартере! Граф Шерези! – торжественно провозгласил он. – И его балет.

Белое крыло шло клином, на острие которого как мотылек порхал Цветочек. Его пурпурные волосы локонами рассыпались по плечам, подведенные глаза сверкали, а ярко-алые губы кривила призывная усмешка.

– Что он делает? – пробормотал Перес.

– Какой порочный юноша, – строго сказал лорд Рамос.

– Несомненно, – лорд Перес не сводил с порочного юноши зачарованного взгляда.

А потом зазвучала музыка, и Гэбриел лорд ван Харт подумал, что обожает балет, а следом, что пора прекращать эти дурацкие игры.

Мы бисировали дольше, чем длилось само представление. Сценку Бахвальства ван Сол исполнял двенадцать раз. Публика, чуждая моих сантиментов, во весь голос подпевала танцу. «Ах, как же его звали, его ведь как-то звали, определенно звали….» А я, хотя и пыталась не смотреть в зал, время от времени выхватывала взглядом полное благородного гнева лицо его шутейшества.

«Тысяча фаханов! Он меня убьет. И будет тысячу раз прав. Чем я думала, когда выбирала для музыкального сопровождения эту прилипчивую песенку? Нет. Не буду смотреть на Мармадюка!»