Марьяна Сурикова - Сердце Стужи

Только выпила, голова кругом пошла, женщины под руки подхватили, повели меня в спальню, раздеться помогли и брачную белоснежную рубашку одели. На кровать уложили, поскольку у меня стены с потолком такой хоровод перед глазами устроили, а тело тяжестью налилось, что сама бы точно мимо ложа промахнулась. Задули свечи, оставив лишь одну на столе, и вышли за дверь, чтобы тут же запустить на смену целую ватагу мужчин, приведших в покои супруга. Того переодевать не стали, по спине и плечам похлопали, еще советов дали и вышли. Оставили нас вдвоем.

— Думал, не дождусь, — заявил мой теперь муж, — еле весь этот пир высидел.

Пальцы его ловко с пуговицами на кафтане праздничном расправлялись, у меня же перед глазами туман встал. Только распознала, что кровать под весом прогнулась.

— Весенка моя, иди ко мне. Так люблю, что жизни без тебя не представляю. Не бойся, уж я ласковым буду.

Утро принесло горечь во рту и непонимание, где нахожусь. Я не сразу и узнала комнату, что нам под брачные покои выделили. Пошевелилась, присела в кровати, глянула в окно и поморщилась. Голова после вчерашнего зелья гудела. Браги я почти не пила за столом, а вот напиток жен опытных такое дело со мной сотворил, что я свою брачную ночь едва вспомнить могла. В деталях не припоминалось, только в общих чертах и урывками, словно проваливалась в небытие. В теле шевельнулась неприятная тяжесть, и пришлось оглядеться по сторонам, поискать то, что обычно наутро в покоях оставляли.

Нашла, прямо с моей стороны на столе поднос со стаканом стоял. Ухватила его, жадно выпила, и прояснилось в голове, а тело будто послушнее стало и так уже не ломило. И хорошо. Если ночь проводить с тем, от кого ни сердце не дрогнет, ни душа не запоет, то лучше и правда меньше воспоминаний оставить. Я оглянулась на мужа своего. Будить или нет, чтобы оделся? Скоро ведь придут проверять, все ли свершилось как надобно?

А пускай себе спит. И только подумала, как по ту сторону двери шорохи раздались, голоса послышались, а после растворились створки, и вошли в покои мачеха, за ней отец, следом еще муж постарше со стороны купца и повитуха деревенская, которая, говорят, уж полдеревни на руки приняла.

Зашли и остановились, меня углядели возле стола и быстрым взглядом рубашку окинули.

— Добро. — Отец сказал, а повитуха мигом к кровати направилась и подняла прежде белый отрез ткани.

— Свершилось, как положено, женой теперь Весса стала, законной и признанной.

Стала. А малышка моя свободна будет, и подари, мать-богиня, ей свою милость, чтобы в ночь брачную от поцелуев любимого хмелела, а не от напитка особого.

Купец, прежде громко храпевший, как люди вошли, зашевелился. С бока на бок в постели заворочался. Мутные глаза раскрыл и следил, как постель проверяют. Мачеха мне накидку поднесла, укрыла ей до самых пят, а муж в кровати сел. Видимо, все же разобрал его хмель, казался купец осоловевшим и чем-то очень недовольным. Пока мачеха меня в накидку укутывала, он без посторонней помощи штаны полотняные натянул и встал во весь рост. Выпрямился и оглядел гостей грозным взглядом. Те поклонились, как положено, отец рот открыл поздравить со свершением брака, но сказать ничего не успел.

— Вы кого мне подсунули? — грозно и гневно прозвучало на всю комнату.

Я быстро взглянула на налившееся малиновым цветом лицо купца и поняла, после этой ночи погас наведенный жар в сердце, и вернулось все, что было, только еще хуже стало.

— Кого подсунули, я спрашиваю? Надурить задумали? Вот эту девку мне отдали? Самим не нужна безродная, так вы ее со двора спровадить решили, а меня вовсе за простофилю держите?

— Сам ведь просил, — отец сперва растерянно, а после, все больше гневаясь, купцу отвечал, — говорил, в город увезешь, там без родительского благословения замуж возьмешь.

— А ты ей родитель? За дочь считаешь? Нет у нее родни! Безродная! Ничего у нее нет! Только тем и привлекла, что чародейка, но и здесь пустышкой оказалась. Не огонь, рыба примороженная. Хуже только с бревном в постели ночь коротать.

Я слушала молча. Губы не кусала, ладони не сжимала, стояла и смотрела на красного от гнева мужика и думала про сестру, про то, что все-таки уберегла солнышко снежное от жестокого и черствого человека. Такому все одно, что ни говори, а только со своими желаниями считаться будет.

Отец совсем разозлился, а спутник купца, который с ним приехал, того образумить пытался.

— Что ты, Медин, от девки хочешь? Вот научишь ее всему, будет тебе угодная жена. Первая ночь как-никак. Не ярись!

— Будет? — Купец вдруг рванул к краю кровати, возле которого мы с мачехой замерли, и ухватил меня больно за руку, дернул вперед, а широкой лапищей затылок зафиксировал.

— Да ты посмотри, на что тут польститься? Ни рожи ни кожи. Не нужна мне такая жена! Я человек уважаемый, от богатства дом городской ломится, и что же, теперь эту моль тщедушную в него привести? Позора не оберешься! Обратно берите свою чародейку, даром не нужна.

Пока отец, побелевший от гнева, воздуха в грудь набирал, пока мачеха ахала, рот ладонью прикрывала, я руку вырвала и, размахнувшись, такую пощечину купцу залепила, что на мгновение точно белый свет для него красной пеленой заволокло. Ударила от души, со всей своей «тщедушной» силы, и отшатнуться успела от узловатых пальцев, целящих ухватить за горло. Уворачиваться я хорошо умела, споро убегать от тумаков и побоев тоже. Вот и сейчас поднырнула под крепкой, способной одним ударом дух вышибить рукой и к двери бросилась. Как была босиком, пролетела по всему дому до входной двери, на крыльцо выскочила и по ступенькам вниз, а сзади уже громыхало. Летел следом разъяренный купец, а за ним остальные, пытаясь образумить, уговорить, не дать прибить меня на месте.

— Убью, убью, гадина! — Рев такой, что спешащие поутру куда-то соседи возле забора притормозили, а на соседнее крыльцо Адриан выскочил, расширившимися глазами смотрел, как я слетаю на снежную дорожку и бегу к калитке.

— Не уйдешь, тварь такая! — выкрикнул вслед купец, а дальше грохот и шум.

Обернувшись на бегу, увидела, что поскользнулся он на крыльце и кубарем скатился на снег. Скатился и затих. Я резко затормозила, почудилось, головой ударился, пока падал. Не глядя на колющий ступни снег, стояла и не шевелилась, ожидая, пока отец спустится, встанет возле купца на колени и наклонится, проверяя.

— Дух отошел, — вымолвил целую вечность спустя. — Под ноги же смотреть надо… — И замолчал.

Мачеха ладони к щекам прижала, а спутник купца осторожно по обледеневшим ступеням сошел (когда только такой корочкой гладкой взяться успели, ведь я, сбегая, льда даже не заметила) и тоже присел возле тела. Глянул и вздохнул: «Вот же как глупо вышло».