Марьяна Сурикова - Сердце Стужи

Вот Он умел. Легко, играючи каждый раз обуздывал мою стихию, с которой я никак пока не справлялась. От снежного колдовского плаща не горели тогда щеки, а сила успокаивалась неохотно. От прикосновений губ я совсем терялась и, несмотря на ночь, проведенную с немилым, с противным мне купцом, после которой, казалось, все возможно принять, не смогла растерять этот стыд и смущение. Когда так смотрел, когда так близко стоял и прямо спрашивал, а разрешу ли снова. И в голове насмехался мой внутренний голос: «Ночь обещала, а сама…»

Труднее всего с собой откровенной быть и признавать — иным способом нравилось больше, чем если снежной магией огненные всплески гасить. Когда забирал себе часть быстро, без боли и так, что после истомой все тело покалывало.

— Неприятно? — чуть прищурился, пряча смешливые искры в глазах.

Потешается.

Из-за истомы предательской гнулось тело податливо, как гибкая лоза, клонилось навстречу, всецело послушное его рукам, а губы раскрывались без стона протеста, ловя, смешивая жар нашего дыхания. И отвечали, стремясь заново испытать, как можно иначе воспринять поцелуй. Не с усилием сжимая зубы и зажмуриваясь, отдаваясь действию дурманящего напитка, чтобы после не помнить, а ловить сперва легкое, а после более настойчивое касание, и в коротком слиянии пройти все круги чувств от головокружения до неутолимого настойчивого стеснения в груди и пугающей жажды большего.

Я вздохнула и взяла себя наконец в руки. Я умела прятать эмоции, давно этому научилась. Глупо, точно девчонка, перед ним краснеть, глупо теряться, будто никто раньше не прикасался, и смущаться от прежде неизведанных чувств, но и всю его власть показывать не хотелось.

— Отчего же неприятно? Неплохо, как после бани. Когда сперва распарился, а затем водичкой холодной окатился. Вот совсем похожее чувство. И тепла мне не жалко, если щедро плещет, почему не поделиться?

Он голову уронил, а плечи вздрогнули, как если бы расхохотался беззвучно, в душе, но так громко, что вслух оно было бы даже обидно, и я могла совсем со смущения сгореть. Однако он, видимо, привык так жить. И все ему было насмешкой, потому что до сердца не доставало, потому что не пробирало по живому, как меня, как любого другого человека. Не могло коснуться обледенелой души, разжечь хотя бы смущения огонь. Ведь он все чувства людские хорошо понимал, порой, как сейчас, даже щадил, только сам давно разучился испытывать их.

Сердце Стужи провел ладонью по лицу, убирая веселье, точно стряхивая с себя осыпавшийся с ветвей снег, и махнул рукой в сторону леса: «Хорошо, чародейка, отвлеклись, и ладно. Пора за дело браться».

Послышался тихий свист, и у кромки леса закружился и завертелся снег. Я моргнула от изумления, когда вышли к полю огромные звери с искрящейся шкурой. Боги, что это еще за напасть?!

Отступила в испуге, попятилась и провалилась по щиколотку. Тогда поразиться успела, что стояла поверх снежного покрывала рядом с магом, точно на твердом насте, и на том месте даже следов не осталось. Теперь же, отойдя, утеряла опору и поскольку не подумала остановиться, то провалилась и ухнула спиной назад. Приподнявшись поспешно на локтях, я столкнулась нос к носу с оскаленной жуткой мордой, на которой синим огнем горели хищные глаза.

И снова тихий свист, и волчара, в чью пасть я поместилась бы целиком, отступил.

— Знакомься, друзья мои верные, — маг, который стоял себе спокойно неподалеку, скрестив на груди крепкие руки, повел головой в сторону волков, — помогут тебя учить.

Они?

Я еще подальше в снег отползла, было бы глубже, с головой зарылась.

— Эрхан, поможешь? — Бренн поглядел в сторону самого крупного из всех волков, выступившего вперед горделивой походкой вожака. Мягкие лапы по снегу пролетели, не касаясь, и замерли возле моего правого бока. А потом клацнули белоснежные зубы и сомкнулись почти на затылке, я только миг спустя поняла, что за шкирку ухватил и поволок обратно, уложил на наст рядом с магом. Сердце Стужи склонился, протянул мне руку.

— Вставай, чуть побегать придется.

— Куда побегать? — Я отдернула пальцы, не собираясь даже шевелиться, чтобы меня ненароком не съели.

— Размяться в лесу. С разминкой тело разогреется, легче будет силу принимать и передавать. Послушнее станет. Но если им попадешься, не засчитаю, придется заново бежать.

И на этом исчез. Испарился, как не бывало, а вокруг только волки остались. Они разом оскалились и стали ко мне подступать, и это мигом на ноги вздернуло. Зубы клацнули, а коса чуть дыбом на голове не встала, когда на глаза просвет между зверями попался.

Я рванула к нему и вылетела из кольца, помчавшись вперед, а позади завыли. И ведь понимала, что не съедят, но страх гнал не хуже вымоченной в кипятке хворостины. Как с тем же духом, ужас сам накатывал, независимо от того, что голова думала. Он был сильнее всех прочих ощущений и контролю совсем не поддавался. А когда вдруг из-за дерева выступила навстречу белая зверюга, я шарахнулась в сторону и запетляла между деревьями.

Вот точно так я петляла в ночи, когда загорались кругом чьи-то жуткие глаза, и так же тела не чуяла от паники, летя и летя вперед, не разбирая дороги. Сердце из груди почти выскочило, ноги крупной дрожью дрожали и едва уже несли, кровь шумела в ушах и раскалывала голову надвое. Умру сейчас от бега этого безумного. Вот точно на месте умру.

Только подумала и тут же запнулась о корягу, упала, покатилась и замерла, распластавшись в снегу. Поняла, что на новый бег воздуха все равно не хватит, схлопнутся легкие, и нет меня.

— Засчитаю, — над головой голос раздался. И оказалось, что я не где-то в чаще лежу, а снова на поляне. На спине, раскинув руки и уставившись в далекое синее небо, лежу и пытаюсь отдышаться. А паника отступает вместе с животным страхом, на смену непонимание приходит, чего я так испугалась. — Хорошо размялась?

Я подняла голову, желая ответить, что лучше некуда, теперь еще полжизни ни вдохнуть, ни выдохнуть и на ноги не встать. Что нам те мальчишки в крепости, когда я по лесу точно спущенная с тетивы стрела летела, под ветви ныряла, над корягами прыгала, от пеньков отталкивалась, чтобы через яму перемахнуть, а волчары все равно в затылок дышали и ниоткуда прямо наперерез бросались.

Чтоб тебе так побегать.

— Теперь можно и за иные тренировки браться, если не передумала вдруг магическую науку постигать.

Я промычала в ответ невразумительно, а он знай себе насмехается.

— Точно не хочешь домой? Могу перенести. Вдруг сил не хватит обучение продолжать?

Уперлась я ладонью в снег, оттолкнулась и села. Потом кое-как на подрагивающие ноги поднялась, лишь на пару минут задержала ладони на коленях, полусогнувшись постояла, совсем дыхание восстановила и смогла ответить: