Марьяна Сурикова - Сердце Стужи

Марево огненное рванулось от пальцев и заколебало воздух между нами. Я не знала, но чувствовала, было оно жарче самого жаркого пламени. От такого даже металл оплавится, истечет восковыми каплями. Но столкнулось вдруг мое пламя с ледяным промозглым дуновением. Воздух, дрожавший жаркой волной, застыл и пошел морозными узорами, которые трескались и ломались. Так накатывают одна на другую две волны, сталкиваются с разбега: одна, что отходит от берега, и другая, которая приливает. Врезаются с гулом и обе рушатся, исходя бурной пеной. Вот и теперь обе силы будто сшиблись друг с дружкой, а кругом заволокло все белесым паром, укрыв пространство на расстоянии в несколько шагов.

За плечами мужчины взметнулся прозрачный плащ, сотканный из тысячи снежинок, и окутал мои руки и спину, обволок ледяным холодом, который я лишь по морозному облачку пара угадала, телом же не ощутила. Сила внутри плеснула один раз, другой. Она рвалась и рвалась наружу, как рвется с цепи преданный хозяйский пес, ощутив поблизости чужого. Она скрутилась внутри жаркой пламенной бурей и плеснула в последнем броске на застывший между нами прозрачной корочкой воздух, захрустела тающим инеем, растопила ледяную преграду. Но укрывший меня плащ сжался плотнее, и мощь, проявившая себя так щедро, вдруг перестала давить. Отпустило в груди, огонь поутих, и сделалось мне легко. Я воздуха жадно глотнула и дух смогла перевести. Только руки тряслись мелкой дрожью, вцепившись в плечи державшего меня человека.

— Погасил, неужто погасил? — позади пораженный возглас раздался. — Бренн, ты как это… С огненным выбросом сами чародеи не совладают.

— Вот это сила! Мне бы такую! — протянул восторженный мальчишечий голосок, а мужчина напротив меня усмехнулся. Одно только странно: усмешка глаз его не коснулась ни капельки. Как разлился в их глубине холод, так и не оттаял нисколечко.

Человек пальцы разжал, меня от хватки железной освобождая, и заметила я в тот момент красные длинные ожоги на его руках. Тянулись они от самых ладоней, а рубашка прожжена оказалась и оголяла белую кожу с красными отметинами. Затягивала пугающие раны тонкая инистая корочка, и стоило мне назад отступить, как увидала такие же свежие шрамы на широкой груди.

Я ли это сотворила?

— В другой раз задумаюсь, прежде чем чародейку спасать, — тряхнул головой человек, и цвет его волос показался мне необычнее всех виденных. Белоснежный, и в прядках искры сверкают, точно белый снег в лунном свете искрится. Но даже не поморщился мужчина при этом движении, не скривился от боли, словно вопреки муке собственного тела чуть ли не каждый день чужой огонь гасил.

Однако, услышав его слова про чародейку, я догадалась наконец оглядеться.

Изба незнакомая, по форме квадратная, из бревен сложенная, а у дальней стены на всю длину лавка. Одно окно, дверь и ничего больше, да и комната одна, по размеру не больно большая. Но удивительней избы, конечно, люди оказались: трое мужчин да мальчишка. Двое рослых плечистых вроде разнились друг от друга, однако и схожесть была. Не в движениях, не в выражении глаз, больше в ощущениях. Роднило их что-то. Ведь бывает, людей, одним делом связанных, это дело крепче прочих уз объединяет. Мальчишка же и вовсе привычным казался, любопытный, как всякий ребенок, только волосы на концах тронуты серебром.

И кто же такие?

— А ты кого звала? — Тот, кто меня поймал, наблюдал, как я оглядываюсь, а потому на вопрос, который неожиданно вслух задала, мигом ответил. И если тех двоих я бы еще приняла за путников, которые в лесу на мое дерево случайно набрели, то этого назвать человеком язык не поворачивался. Не было в нем того, что людей отличает. Ведь у живого существа чувства в глазах, от него теплом веет, и все тело жизнью дышит, а здесь я человека не чуяла совсем, вот ни капельки.

Потому окинула пристально взглядом да заметила, как прежде красные раны обратились белесыми полосками, покрытыми мелкими кристалликами льда. Идет такая полоса по груди, извивается, а на ней изморозь иголочками топорщится, и так захотелось растопить. Снова сила взыграла. Кололи мне глаз эти иголочки острые, длинные, ощерились сотнями наверший, и пальцы зудели от желания смахнуть. Словно на себе их холод почувствовала. Даже ладошкой потянулась, а тот, кто не иначе как маг снежный, вдруг бросил:

— Не прикасайся.

И позади раздалось насмешливое:

— Думаешь, у тебя одной дар на ледяную силу реагирует?

Я не сразу поняла, да мужчина со снежными волосами пояснил:

— Ты лед ощущаешь, а я огонь чувствую. На твоем месте не рисковал бы. Свой дар я хорошо контролирую, но после выброса огненного мне и собственную силу усмирить нужно.

Поняла. Вот сразу осознала, что сказать хотел, и отступила. Помолчала, с мыслями собралась и на вопрос его ответила:

— Я Сердце Стужи звала.

— И? — изломил брови тот, кто мой огонь усмирил.

— И не похож ты на него.

— Отчего же? — Не он спросил, снова позади уточнили. Скорее даже удивились, да так, что не сдержалась и принялась объяснять:

— Сердце Стужи обликом настолько ужасен, что каждый, кто взглянет, от страха разум теряет. Еще, говорят, глаза у него чернее ночи, и бездонная бездна в них плещется.

— Это с чего у повелителя льда глаза черные? — уточнил кудрявый.

— От горя.

Те двое и мальчишка на лавку даже присели и с таким любопытством на меня уставились, что я продолжила. Повела рассказ, который не раз и не два сама слышала.

— Жил на свете человек один, была у него семья, дом крепкий, родители и друзья. В те времена люди вечно норовили друг с другом поссориться, а потому княжества отдельно стояли, и нередко нападали соседи друг на друга. Воинов тогда ценили на вес золота, а этот человек был истинным воином. Вот и звал его правитель княжества на службу, да так часто, что дома реже бывать доводилось, чем на поле ратном.

Замолчала дух перевести, а сизоволосый отметил:

— Как рассказывает, заслушаешься.

Ободренная такими словами, я дальше продолжила:

— Хорошо он бился, долго правителю верой и правдой служил, а когда домой возвращался, радовалось сердце, что подрастают смышленые и бойкие сыновья, а любимая жена ждет из похода. По вот однажды вернулся в свой край и нашел одно пепелище. Говорят, враги отыскали и никого не пощадили.

Мальчишка на лавке громко вздохнул, вроде как всхлипнул.

— Ни правитель не уберег родных своего воина, ни за самим воином никого не послали. Еще и задержали в походе. А вернись он на день раньше, непременно успел бы дом отстоять и семью спасти. Вот, говорят, с тех пор почернели его глаза. Врагам он отомстил жестоко, но близких вернуть это не могло. Зато слава о деяниях воина дошла до самой богини Стужи, и она лично к нему явилась. Предложила себе послужить, обещала от вечной боли, которую никакой местью не заглушить, избавить и взамен человеческого сердца предложила кусок синего льда. Говорят, он согласился и действительно позабыл боль, как и все прочие чувства. Зато вернее его не было у Стужи воина, и стал он ей ближе и дороже всех прочих.