Рэй Карсон - Опасные голоса (ЛП)

Он знаком.

— Нет, — шепчу я, и что-то горячее и тяжёлое заполняет мой желудок. Нет, нет, нет.

Я слышу тяжёлые шаги Ключей и не могу понять, настоящие они или только мерещатся. Тот же самый утренний туман, тот же самый глухой стук сапог, тот же самый надоедливый аромат смерти. Я помню, как скрипнула дверь соседней камеры непосредственно перед тем, как забрали моего шепчущего друга.

Но дверь не открывается. Ключи проходят мимо камеры Ллири и становятся громче. Может, это я умер. Может, именно поэтому мои глаза не хотят открываться. Может, проснуться после смерти сложнее. Я готов принять её.

Сапоги поднимают крошечное облако пыли там, где дверь для кормёжки не прилегает к полу. Громыхающие Ключи исчезают. Дверь клетки кричит, но далеко. Не Ллири и не я. Кто-то ещё умер, кто-то слишком далёкий, чтобы быть шепчущим другом.

Песня так давно не захватывала моё сердце, что я открываю рот не подумав и поднимаю руки. Я страстно желаю пропеть хоть одну ноту, всего одну яркую, чистую ноту радости. И тут я вспоминаю, и моё сердце начинает бешено грохотать. Я зажимаю рот рукою. Стою, задыхаясь перед изъеденной ржавчиной железной дверью темницы, не веря тому, что только что почти не сотворил.

Голоса опасны.

— Эррик? — раздаётся слабый, полный боли и изящества шёпот.

Я припадаю к полу и прижимаю ухо к трещине под дверьми для кормёжки.

— Ллири! — шепчу я в ответ.

— Мне больно. — Её голос дрожит от усилия, а может и от плача. — Всё болит.

— Всё пройдёт. Ты не должна больше петь.

Она фыркает, как маленькая девочка, и я представляю её с мягкими тёмными волосами и щёчками, точно персик.

— Я должна петь, Эррик. Должна. Может, если я буду петь очень тихо…

— Нет!

Если её заберут, пройдут годы и годы прежде, чем у меня появится новой шепчущий друг. Я пытаюсь отвлечь её.

— У меня есть пятно света.

— Нас осталась так мало, ты же знаешь. Маги несут слишком много надежды. Напоминание людям, как было раньше. Они вспоминают, что значит жить, когда видят наши разноцветные песни.

— Моё пятно света приходит только на несколько мгновений, так мне кажется, но оно очень тёплое. Яркое.

Она преувеличенно вздыхает.

— Эррик, если бы силой свой песни ты мог сделать всё, всё что угодно, как бы ты поступил?

— Я не пою.

— Да, я знаю, но просто представь, что ты можешь. Чтобы ты сделал?

Замечательный вопрос. Это разновидность игры, в которую я играл раньше с моим шепчущим другом. «Что если?..». Я закрываю глаза и размышляю.

— Эррик?

— Я думаю.

Через несколько лет она не будет в такой спешке заканчивать игру.

Я хорошо подумал. Сделал бы я пятно ярче? Дольше? Или, может, я сменил бы ключи на деревянные, чтобы они так сильно не лязгали. И тут меня озаряет.

— Я бы вернул себе руки.

Ллири неуверенно спрашивает:

— У тебя нет рук?

Я подношу скрученные пальцы к лицу.

— Моих нет. Только сломанные.

— Вижу. — И я знаю, что так оно и есть.

Пришла моя очередь задавать вопрос.

— А чтобы сделала ты? — спрашиваю я с усмешкой.

— Я бы снесла эти стены и освободила бы всех магов музыки.

Она забывает шептать, произнося эти слова, и её голос дрожит от силы и решительности. У меня колит желудок, а, может, всё дело в камне.

— Тс-с-с! — шепчу я.

— Прости.

Скрип, скользь. Она водит пальцами по каменному полу, играя с трещиной под дверью.

— Эррик, ты споёшь со мной сегодня ночью?

Из моей груди вырываются странные пузыри — полурык, полустон, загнанной в угол лисы.

— Не громко, Эррик. Мы можем петь тихо. Никто не услышит.

— Голоса опасны.

Но слёзы колют глаза, а ноздри щиплет.

— Но в нас нуждаются. Нас захотят когда-нибудь использовать. Иначе мы были бы мертвы. К тому же… — Её голос падает до шёпота. — Мне хуже, если я не пою. Я должна петь. Хоть немного.

Хотя я представляю её юной девушкой, нотки её голоса кажутся старыми и уставшими.

— Ключи убьют тебя. Если придётся.

Горло болит от столь продолжительного разговора.

— Неважно. — Низкий глухой стук: Ллири ударяется головой о железную дверь. — Во мне живёт муза, Эррик. Если я не буду петь, то умру.

***

— Во мне живёт муза, — заговорщицки произнёс мой шепчущий друг.

Я лишь рассмеялся в ответ.

— Это правда!

Я прижал пальцы к изъеденному ржавчиной железу и представил, как хлопаю Аллона по спине, точно старого друга.

— Аллон, мой друг. Во всём мире есть только пять муз. Как тебе удалось заполучить хоть одну?

— Она сама меня нашла.

— Не верю.

— Послушай.

И Аллон спел для меня, тихонько, но мягкий тембр его баритона резонировал в моей груди. Он нарисовал песней золотые поля пшеницы, солнечный свет, согревающий плащ странствующего мага, широкое небо над головой и ветра, что могут взъерошить волосы на затылке. Это было мучительно, и слёзы потекли по моему лицу, когда его голос смолк, возвращая меня в темноту и почти полную тишину.

— Эррик, ты должен пообещать мне, — произносит он наконец.

Говорят, никто не может сопротивляться музе.

— Всё что угодно.

—Если со мной что-нибудь случится, если меня убьют, муза должна отыскать другого мага.

— Ты не…

— Обещай мне.

***

Ллири нежно поёт каждую ночь, и какие картины она рисует! Я лежу около двери, моё ухо прижато к трещине под дверцей для кормёжки: только так я могу впитать каждое слово, каждую строчку. Её песни бегут по моей коже, осыпают уши, точно поцелуи любовницы, втекают в рот. Они заставляют мои губы раскрыться, а горло сжаться. Дважды я ловлю себя на том, что подпеваю ей; мой ленивый тенор ужасен и дисгармонирует с её шепчущим сопрано. И каждую ночь как Ллири умолкает, я молю, чтобы она никогда больше не пела.

— Но это место идеально подходит для пения, — дразнится она в ответ. — Тепло и влажно. Мне не удержаться!

Затем она снова говорит о музе: та умрёт, если она не будет петь.

— Никто не может сопротивляться ей.

— Нет, ты можешь. Ты можешь сопротивляться.

— Это невозможно, — жалобно звучит её искренний голосок.

Я знаю, что она неправа. Я сопротивлялся, когда-то.

Однако с приходом ночи я машинально вжимаюсь в пол и подношу уху к дверце в ожидании, что муза Ллири нарисует мне песню. Стоит ей начать, как я думаю о Ключах. Я помню, как резко открылась дверь в темницу и по песчаному камню поволокли тело. Но её голос омывает меня, и я забываю о страхе.

И когда она умолкает, моя камера становится такой тихой, такой бесцветной Я дрожу всем телом, спрашивая себя, слышали ли нас Ключи.

***

Моё пятно света изменилось. Я запихиваю пальцы в щель, чтобы дотянутся до тепла, и чувствую, что свет окутывает меня. Теперь он слаще, более золотист. Он достигает моего лба — его покалывает сладким ароматом. Он достигает моего рта, и во мне рождается песня. Я прижимаю губы друг к другу, зажимаю их дёснами. Иначе, песня вырвется на свободу и нарисует бегущие по воде розовые, бронзовые лучи солнца, и придут Ключи.