Виктория Бурнашова - Школа жизни [СИ]

— Смотрите все на свою подругу! — крикнула она, вскидывая руки к потолку. — Слабая пала, а сильные возвысятся!

Я опустила глаза вниз и увидела Её. Меган лежала в неестественной позе сломанной куклы, а под ней уже была лужа крови. Шея была сломана, рот приоткрыт, а в глазах застыл страх. Смотря на это я понимала, что эти глаза больше никогда не увидят солнца.

— Теперь мы начнём игру по крупному, — сказала Вампирша. — На следующей недели мы с вами отправимся в святая святых Вампирского общества: Зал Судебного Заседания.

Сегодня нас подняли намного раньше обычного. С самого утра нас мучили: одевали, красили, причёсывали. Всю неделю Катерина нас тренировала, как нужно вести себя в присутствии Вампиров. Было много запретов и странных жестов. Например, демонстрация запястья было своеобразным призывом, так дама показывала свою заинтересованность. В присутствии Вампиров запрещалось: сутулиться, смеяться, кричать, говорить, а самое главное испытывать страх. Эти существа оказываются чувствуют наш страх и вообще очень сильные эмоции. Очень много правил, которые мы зубрили целыми днями. А потом стояли, не шевелясь, после завтрака, обеда и ужина.

Как объяснила Катерина нас есть никто не будет, но мы обязаны выглядеть шикарно. Это похоже на выставку машин: основной товар это машина, но всегда есть модели, которые стоят рядом. В данном случае машины — это Вампиры, а модели это мы.

Как я уже говорила, что сегодня именно тот самый день «Х», когда и решиться наша судьба. Нас похитили именно для этого, а что с нами будет после никто не знает, точнее мы не знаем.

С Мэри мы очень сдружились, она оказалась общительной и умной девушкой, с которой было довольна приятно общаться. Катерина похитила её, когда та возвращалась из музыкальной школы. Мэри говорила, что она присела на лавочку, чтобы отдохнуть, ведь она играла на виолончели, а этот инструмент довольна тяжёлый, когда к ней подошла Вампирша. До этого раза она никогда в живую не встречала представителей этой древней расы и конечно её восторгу не было предела. Они разговорились и Катерина предложила подвести её до дома, та согласилась. Больше Мэри ничего не помнит, говорит, как посмотрела ей в глаза, так и вырубилась.

Пару раз ночью Мэри приходила к моей кровати и долго сидела, вцепившись в мою руку. Ей снились кошмары и она не могла выносить это, поэтому ей был необходим тот, кто поддержит и выслушает. Я на эту роль подходила отлично.

Она часто расспрашивала меня о моей прежней жизни, но я отделывалась односложными фразами, поскольку ворошить своё прошлое я очень не любила. Мэри это видела и отставала от меня.

С остальными девушками я даже не знакомилась, просто слышала как к ним обращается Катерина и запоминала. Вон та девушка с тёмно-медными волосами и конопушками Джесика, вторая Николь, кучерявая шатенка Виола. Все мы сейчас сидели в спальне Катерины, а над нам порхали по две девушки: одна занималась причёской, а вторая делала макияж. Катерина же полулежала на своей огромной кровати и пила кровь молодого паренька с коротким ёжиком волос на голове. Мы сидели напротив и были обязаны смотреть на это. Это очередная тренировка (издевательство) или просто у нашего «учителя» проснулась больная фантазия. Я сидела и терпела боль, которую мне причиняет парикмахер: она что-то вычёсывала из моей головы мелкой расчёской, постоянно вонзая острые зубчики в кожу головы.

Почему-то вспомнилось самое извращенное испытание Вампирши. Мы так же, как сейчас сидели на стульях и смотрели на кровать, но вместо одной Катерины и какого-нибудь бедолаги там была целая оргия! Семь парней и четыре девушки вытворяли на кровати такое (!), что покраснела даже я. А Катерина ходила по комнате со стеком и внимательно наблюдала за нами. Как только кто-то отводил взгляд или ворочался на месте, Вампирша тут же больно била нас этим самым стеком по рукам и ногам. Было реально больно и на коже оставались красные пятна и борозды. И так продолжалось около трёх часов. Больше всего ударов получила моя Мэри. Она из католической семьи и ей это всё в новинку.

— Вы чувствуете это предвкушение летающее в воздухе? — вырывая меня из воспоминаний, спросила нас Катерина. — Я, например, просто дождаться не могу, когда мы посетим заседание Суда и отправимся на вечеринку в честь такого знаменательного события!

Мы все, как одна смотрим на неё открытым и чистым взглядом. Со стороны может показаться, что мы роботы, поскольку такого постоянного взгляда у людей не бывает, ведь мы изменчивые, но Катерина требует, чтобы так было всегда. Я стараюсь погружаться в свои воспоминания, чтобы не чувствовать боли в ногах: каждый день мы стоим в одной позе по четыре часа и от этого ноги просто немеют. Ладно бы она нас ходить заставляла или бегать, так нет же, мы должны просто стоять, изображая из себя статуй. По их мнению так и должны выглядеть люди: молчаливые, спокойные, невозмутимые, послушные.

С Эммой я связывалась пару раз, но лишь для того чтобы узнать, что меня ищут, но найти никак не могут. Это очень сильно портит моё и так не оптимистическое настроение и я чувствую усталость всё больше и больше. Она предлагала мне рецепты зельев, даже против Вампиров (видя мою мрачность, она открыла тайну зелья, которое может усыпить Вампира ровно на двадцать минут, но для его приготовления нужно много ингредиентов и самое плохое — Вампиры будут знать, что их кто-то отравил, поскольку они спят очень мало около двух часов в сутки), но это было как свеча в руках у человека, у которого нет спичек — оно как бы есть, но применить-то я это не могу. Поэтому Эмма ничем не могла мне помочь, только историями из маминой жизни. В основном она рассказывала, как они в детстве вместе жили у бабушки Карнелии и проказничали. Я слушала, открыв рот, и впервые за эти ужасные дни улыбалась, потому что хотела, а не потому что приказала Катерина. Но потом я просыпалась и всё повторялось: завтрак, стояние на месте, обед, новое и извращенное испытание, ужин и опять бесцельное стояние на месте. Эмма видела моё бедственное состояние, но ничем помочь не могла. У меня была не депрессия, а что-то вроде нервного срыва. Когда у меня что-то не получилось я была в шаге от банальной истерики, но мне удавалось сдерживать свои порывы, но потом вечером в душе и ночью в кровати я ревела часами, уткнувшись лицом в подушку. Это делали все, только в разное время и с разной громкостью. Кто-то даже пятиминутной отлучкой в туалет пользовался, чтобы поплакать. Всем было тяжело, поскольку о свободе в нашем положении можно было только мечтать. Никто не верил словам Катерины, что по окончанию нашего «обучения» мы будем возвращены в свои семьи. Я старалась не думать о Дженни, которая скорее всего меня ищет, о дяде и тёте, которые места себе не находят, это слишком подкашивает меня и становится ещё хуже, чем есть сейчас.