Тамара Шатохина - Хозяйка [СИ]

Натан остановился. Я чуть споткнулась, резко встав на месте. В темноте его лица не было видно.

— Наташа, Зодар поехал расторгать помолвку. В обозе все камни из большого зала, которые вынули из стен. Это часть приданого Марияны. Еще — с Зодаром уехал Назар. Он сам предложил жениться на девочке, все равно ее никто не возьмет теперь. Он откажется от приданого, и даст выкуп за оскорбление. Я думал — вы знаете.

Я молча пошла дальше. Откуда? Кто мне что рассказал, объяснил? За меня решают, мной распоряжаются… Яшка, девочка моя… Служанка, подружка, живой, милый, любопытный ребенок. Она спасла меня, и Натан тоже — пригласив на эту прогулку. Я обернулась в его сторону: — Натан, если бы не ты… Меня бы уже не было. Спасибо за прогулку.

— Вот мы уже и на «ты». Не за что, Наташа, рад, что так вышло. Девочку жаль, ты привязалась к ней? Что-то отправь ее семье, там, кажется, куча детей.

— Спасибо за совет. Спокойной ночи, Натан. Береги себя, возможно что опасность еще…

— Есть. Конечно — есть опасность. Ты тоже будь осторожна.

Я вошла в покои Дара. Разделась и прошла в ванную. Стала под водопад. Вода смывала слезы… Паршиво, как же мне паршиво.

Нашла в герцогской гардеробной что-то наподобие туники. Мне как раз за платье сойдет. Посидела, пока не принесли еду, поела. Опять сидела, глядя в одну точку. Спать здесь одна я не смогу. Боюсь. Буду представлять себе змей под кроватью. Захватила свою дневную одежду в охапку и открыла дверь в коридор. Ребята сидели на лавке напротив двери.

— Я не смогу тут спать — страшно. Пойдемте к Марашке. Какая вам разница — где сидеть? Если ругать будут — я отвечу за все. Ну, не могу я тут одна. Как вас зовут?

Ребята проводили меня до двери комнаты Марашки. Я постучалась и вошла. В просторной гостиной никого не было, прошла в спальню. Она уже легла спать. Я присела в кресло у кровати и смотрела на нее — она выглядела очень больной. Сильно осунулось лицо, похудело. Под одеялом угадывалось сухощавое тело. Рука с набухшими венами лежала на одеяле. Эх, Яшка, нужно было идти сразу, тут все плохо. Сейчас не стану будить, а завтра попрошу лекаря осмотреть женщину.

Кровать была стандартного размера — поле для постельных утех. Так что я вполне свободно умещусь с другой стороны. Не снимая туники, тихонько опустилась на кровать. Она слегка прогнулась — Марашка открыла сонные глаза.

— Спите-спите, я на одну ночь к вам. С краю полежу — жутко одной.

Она молча смотрела на меня. Взгляд равнодушный, чужой. Отвернулась и заговорила тихо и монотонно:

— Я родила четверых детей — трех сынов и дочку. Младшенькую… Сыны старшие померли оба, а дочку забрали за плату Гале.

— Как забрали? Что, герцог не мог отдать чужого человека? Вы же родные для него, он Зодара братом зовет. Сестру — в рабство?! — я задохнулась от возмущения.

— Какое рабство? Замуж забрали туда. Зодар ездил — говорит что на руках ее носит, пылинки сдувает, внучка у меня родилась. Только не увижу я никогда ни дочку, ни внучку. Ее он не отпустит, трясется над ней, а мне туда не доехать уже.

Она тяжело вздохнула и продолжила:

— Сыны померли оба, как только стукнуло тридцать годков. Проклятье у них на роду, не снимаемое. И замуж когда шла, знала, что коротким будет мое счастье. И детей рожала, сколько успела и смогла. Чтоб больше памяти о нем у меня было… дурная баба. Пресечь нужно было род, на корню пресечь. Девки… те живут и живут себе, а вот парни в тридцать мрут все. Давно уже — и не помнит никто, за что их так. Видно — такого наделал… Зодару через месяц как раз и будет тридцать, жду вот… Просто оденется в праздничное, ляжет и уснет с утречка в тот день. И не проснется… Все они так. Проклятый род… не нужный.

— Не может быть, чтобы не снимаемое! Всегда в противовес злому слову или наказанию есть хоть один шанс на спасение. Не знаю, заслужить его надо или просто знать. Но так просто не может быть! Наказание не может длиться вечно.

— А и есть. И знают все — что спасет. Да вот только до этого спасения не дотянуться. Надеялась я, как тебя увидела, да напрасно. — Так, постойте. Пока я поняла одно — что-то может сделать Хозяйка? Говорите уже прямо — надоело догадываться, домысливать. Все молчат, как партизаны на допросе. Говорите все, как есть.

— Я-то скажу, да что изменится? Сердцу ведь не прикажешь. Это я его погнала к тебе сегодня утром. Пригрозила, что сама пойду и все расскажу. Вот он и согласился поговорить с тобой. Слышала я, как ты его… заслужил…Не слушал мамку…Полюбил, а не открылся, говорит — не видишь ты его, только то, что все видят — красоту его проклятую. Бабы проходу не дают, на лицо глядя, им только баловство с ним и нужно. Любая один раз взглянет — и на все готова. Боялся, что и ты так. Позвал бы замуж — пошла бы, не любя, за красивого. А не любя, не снять эту заразу. Помер бы все равно. И тебе жизнь испортил, — она тяжело заворочалась, села на постели, глядя на меня, продолжила:

— Хозяйка если полюбит, жизнь свою сможет разделить с любимым. Они очень долго живут — по триста, а то и четыреста годов. Но если полюбит и счастлива будет, то вдвое меньше — плата, видно, за счастье для всех есть. Проживет меньше, но вдвоем. Все на это идут… Мари наша прожила со своим почти две сотни и померли вместе. Рядышком легли, молодые да красивые, и померли, как чувствовали, что пора. Стражник он у нее был, охранять ее приставлен, а они и полюбили…

Я надеялась, что ты… Он тебя увидел тогда и в дверях встал. А потом думал все, молчал… Я спрашивала — полюбил ты? А он говорит — нет, не полюбил, просто хочется защитить ее от всех и всего, беречь и хранить. Сильно ты испуганная и растерянная была, а хорохорилась, улыбалась. Малая такая, худая, а вредная. Даже мне жаль тебя было. И не повелась на красоту его, вот он и понадеялся тоже, видно, что рассмотришь его за ней, увидишь. Уговорила я его в дом твой приехать. А тут второй… Тоже, как сын, мне. Пропал совсем, как дурной стал, мотался, как чумной. Знал про Зодара, сначала от тебя держаться дальше старался. И что они в тебе нашли? Малое, худое, только волосы на отличку — золотые. Так и те срезала!

Я ж хитрила, старалась тебя от герцога нашего отворотить. Не врала ни слова, но могла же и не рассказывать… Гала его, считай, снасильничала, как приехала договариваться о работе. Власть Хозяйки ей в голову ударила. Заставила при всех принять условие — с ней спать. Прилюдно он обещать должен был. Он молча потащил ее тогда, да так и таскал три года. А была бы умная… Нельзя так с мужиком… Баба должна ждать ласку, заслужить, выпросить красой своей, да еще и делать вид, что не дается. Он охотник — мужик, и не любит, когда его полюют. Да при всех… — дурная, как есть дурная. Жалеет теперь очень, полюбила его потом, все к брату его — Зодару за советом ходит, плачется, а толку? Она и ревновать его хотела заставить — не помогло. И говорила она с ним, и винилась — толку?