Лена Летняя - Награда для генерала [СИ]

– Увы, нам пора, красавица. Было неожиданно, но вкусно. Я согрелся. Сколько с меня?

– Четыре за шоколад, а печенье будем считать угощением.

Он положил на прилавок мятую пятерку.

– Сдачу оставь себе. Спасибо за помощь.

Делец встал и принялся наматывать длинный тонкий шарф на шею, его охранник тоже поднялся, застегивая пуговицы пальто, но платить, очевидно, не планировал. Я вопросительно приподняла брови, глядя на него.

– Что? – спокойно поинтересовался он, сверля меня взглядом и натягивая перчатки. – Ты сказала, могу не платить, если не понравится. Мне не понравилось.

Я недоверчиво прищурилась, выразительно посмотрев на пустую чашку. Не понравилось, да? А что ж тогда выпил все?

– Слишком пресно, – спокойно пояснил мужчина, повернулся и пошел к выходу.

Пресно? С таким количеством огненного айшанского перца?

– Он просто вредничает, – заговорщицким шепотом заявил делец, возвращаясь к прилавку и кладя на него еще одну пятерку. – Доброй ночи, красавица.

– Счастливо вам добраться до Ниланда, – пожелала я, глядя, впрочем, не на дельца, а на его охранника, в нетерпении застывшего у двери.

Почему-то хотелось увидеть его глаза еще раз.

«Если он обернется, – загадала я, сама не понимая, зачем мне это, – значит, обещание ветра было все-таки о нем. Однажды он вернется и заберет меня отсюда…»

Я еще не успела сформулировать мысль до конца, а за гостями уже захлопнулась дверь. Мужчина так и не обернулся.

Зато в ноги мне ткнулся мокрый нос, и снизу донесся решительный «Гав!» Я улыбнулась, чувствуя непонятно откуда взявшуюся горечь во рту. Та всегда появлялась, стоило понять, что все мечты – лишь глупые фантазии, которые никогда не сбудутся. Эта шоколадница и город – моя единственная судьба. Никто не придет и не заберет меня отсюда.

Я присела на корточки и погладила лохматую макушку.

– Вот так, Бардак, и нечего слушать всякий шепот. Правда? Спать пора, а то завтра не встану.

Перевернув табличку на двери, я заперла замок, непроизвольно вглядываясь в темноту и метель за окном. Но гостей уже и след простыл.

Чужаки вспоминались мне еще с неделю, но постепенно их образы стерлись из памяти и выветрились из головы. Я продолжала бежать по привычному кругу: встать пораньше, чтобы выпечь свежие кексы, слоеные завитки и печенье, подготовить кафе к открытию, обслужить всех гостей, успевая подать отцу завтрак, обед и ужин, сделать новые конфеты на продажу, убраться в квартире, перемыть всю посуду…

Когда снег окончательно сошел, на улице потеплело и темнеть стало позже, у меня появилось больше возможностей ходить куда-то после работы. Обычно я заглядывала в гости к госпоже Кроули, потому что собственных подруг за последние годы растеряла: они все вышли замуж, родили детей, некоторые из которых уже успели пойти в школу. В свои двадцать три в Оринграде я стремительно превращалась в старую деву, «переспелую ягоду», на которую еще год-два – и никто уже не посмотрит.

Я понимала опасность своего положения. В Оринграде женщина считается добропорядочной и пользуется уважением и поддержкой окружающих только в трех случаях: если она хорошая дочь, если она честная жена и мать или если она вдова, прошедшая первые два жизненных этапа. Вот госпожа Кроули считается добропорядочной вдовой с тремя честно нажитыми в браке детьми. Дело свое она унаследовала от мужа, занимается им, чтобы кормить детей, и должна передать старшему сыну, как только он станет совершеннолетним.

Пока я еще могла прикрываться ролью хорошей дочери, ухаживающей за больным отцом, но многие уже смотрели на меня косо, хотя в лицо никто худого не говорил. Но то, что ладная здоровая девка, к которой регулярно сватаются, не выходит замуж, выглядело подозрительно. Особенно на фоне того, что время шло и сватались ко мне все меньше. Некоторые уже шептались за моей спиной, мол, честь наверняка не сберегла и боится теперь идти замуж. Ведь кто возьмет в жены порченную? А обманешь, так муж будет иметь полное моральное – и хуже всего, законное – право так поколотить после брачной ночи, что уже и не встанешь. Если только сознательно не решит грех жены прикрыть, а такого еще поискать надо. Да что-то предложить ему взамен.

Мне было нечего стыдиться и нечего скрывать. Просто женихи не нравились. Не стучало рядом с ними сердце, не сбивалось дыхание, не тянуло прильнуть или поцеловать. Жизнь с отцом была не сахар, но он по крайней мере – родной человек, а не чужой мужчина, которого придется терпеть не только за одним столом, но и в одной постели. Потому я и не торопилась замуж, работала, втайне мечтала уехать из Оринграда и прислушивалась к шепоту ветра. Ждала обещанную судьбу, но с каждым годом все отчетливее понимала, что ветер обманул. Или я что-то не так поняла. Да только переломить себя и отказаться от мечты пока никак не могла.

В тот день я проспала: накануне долго не могла уснуть. По какой-то причине вспомнился снежный вечер в начале весны. Перед глазами вставали лица гостей, в ушах звучал тихий властный голос. По спине бежали мурашки и внутри снова все переворачивалось, стоило вспомнить хмурый взгляд почти черных глаз. Все это долго не давало провалиться в сон, поэтому утром я против обыкновения встала почти на час позже. Что могло стать настоящей катастрофой, поэтому все утро пришлось бегать по привычному кругу вдвое быстрее, ничего не замечая вокруг.

Лишь через час после открытия, когда мне наконец удалось перевести дыхание, стало понятно, что что-то не так. Отсутствие обычного ажиотажа в первую волну я приняла как маленький подарок Великого Тмара: небольшое послабление, чтобы хватило сил дожить до вечера. Малое количество клиентов обычной второй волны уже показалось странным, а полное отсутствие третьей заставило насторожиться.

Я вышла из кафе, чтобы взглянуть на набережную. Та непривычно пустовала, хотя на небе ярко светило солнце, легкий бриз шелестел свежей листвой и все говорило, нет, практически кричало: «Сегодня прекрасный день для прогулки и чашки горячего шоколада!» Однако людей почти не было.

Пустовала и обычно оживленная улица, на которой находилась шоколадница. Только Бардак, завидев меня – или, скорее, учуяв – с радостным лаем бросился под ноги, виляя хвостом.

– Маленький попрошайка, – притворно проворчала я, пытаясь одновременно погладить его и не дать поставить на себя грязные лапы. Зеленое платье было уже не таким новым, но пока оставалось любимым.

– Мира!

Я обернулась на зов: ко мне спешила госпожа Кроули, тревожно кутаясь в легкий плащ, хотя погода уже позволяла ходить и без верхней одежды. Только когда мамина подруга подошла ближе, я поняла, что плащ она накинула чуть ли не поверх ночной сорочки или просто легкого домашнего платья. Ее заведение открывалось во второй половине дня и работало до ночи, поэтому Анна Кроули вставала гораздо позже меня.