Ольга Гусейнова - Венчанные огнем

К счастью, замок был удачно защищен с трех сторон горным массивом, но перед его защитниками встала невыполнимая задача: либо заставить тварей уйти восвояси, либо умереть самим, потому что отступать было некуда. Я ошеломленно рассматривала поле боя и никак не могла поверить в реальность происходящего. Куда я попала? И вообще, за что я так попала?

Перед глазами стремительно менялись герои сражения, победители и побежденные. Рекой лилась кровь и звенела сталь, а я сходила с ума. Так не должно быть! Это неправильно! Я с детства боюсь вида крови, да меня любые раны — и свои, и чужие — повергали в шок. А тут целые реки, отрубленные руки-ноги-головы, искореженные тела, мертвые глаза. И конца-края битве не видно.

Люди несли значительные потери и, рискуя жизнью, уносили раненых с поля боя. Но судьба защитников замка-крепости была практически решена, раз враги уже вынесли главные ворота. Скорее всего, это последняя попытка отбросить нападающих монстров. Но абсолютно бесполезная, если уж посмотреть вниз внимательнее. Орды тварей страшной, темной, по-звериному рычащей массой перли вперед чуть ли не по головам друг друга, словно опасались, что им не достанется поучаствовать в бойне. Они убивали таких же, как я!

Глаза застила кровавая пелена, в груди рос протест, ненависть, ужас. Последней каплей послужил нечеловеческий хрип, раздавшийся рядом со мной. Повернув голову, я увидела мальчишку, раздавленного огромным камнем.

Руки сразу же опалило пламя, я тяжело взмахнула крыльями, раскрывая их во всю ширь и ловя потоки промозглого холодного воздуха, и взлетела. Потом, выставив вперед объятые пламенем руки, по какому-то наитию усилила энергетический поток, словно кто-то невидимый подсказывал, как это сделать. Казалось, мое пламя питалось болью раненых и погибших людей, моей ненавистью и страхом, даже чужеродной звериной яростью тварей, лавиной прущих в долину. Пусть ярость вернется к ним стократ и выжжет огнем эту черную заразу.

Мое пламя росло и скоро превратилось в сплошную огненную стену, ничем не сдерживаемую огненную стихию, которая погнала тварей прочь… Прочь! Прочь! Прочь! Поганой метлой всех вымету отсюда. Полуорки в страхе рванули обратно, напоминая сплошную серо-бурую воющую массу. Я низко летела над землей и тяжело размахивала огненно-красными крыльями, а люди шарахались от меня в стороны. Мое пламя, как ни странно, медленно огибало людей моих невольных союзников, и с жадным голодным ревом набрасывалось на зазевавшихся врагов, поглощая в мгновение их тела.

Когда я долетела до кромки леса, звериная орда, визжащая от ужаса, сломя шею уносила ноги из этого гиблого, благодаря мне, места. А у меня внутри ширилась пустота, заполняясь дикой болью. Захваченная буйством и красотой стихии, которой я управляла, я не сообразила, что мои возможности не безграничны, да и этот короткий полет забрал у меня слишком много сил. Резко обрубив свой уже совсем тонкий энергетический ручеек, я на мгновение зависла, а потом рухнула на землю, больно приложившись бедром о камень.

К счастью, упала я с небольшой высоты. Взлететь выше я не смогла — слишком была слаба. И, тем не менее, какое ужасное начало новой жизни. Я думала: получу шанс все исправить, научусь любить и быть любимой, жить каждой минутой, радоваться даже самым незначительным, приятным мелочам. А в итоге вокруг только смерть и дым. Чувствуя, что с каждой секундой ослабеваю все сильнее, я обреченно оперлась на руку и сквозь слезы смотрела на струйку крови, медленно текущую из порезанного бедра; на щедро политое кровью и пеплом поле; на защитников замка, бежавших ко мне; пока, наконец, не уткнулась носом в землю.

Кажется, вокруг меня собралось несколько человек, тревожно переговаривавшихся между собой, зачем-то положили меня на спину, поправили раскинутые крылья, собрать которые я была не в состоянии, как не было сил открыть глаза и попросить о помощи. Как же обидно и неправильно: выжить в пламени, чтобы, возродившись из пепла, опять умереть, отдав весь огонь. Эта горькая мысль была последней, прежде чем меня укутала спасительная темнота, забравшая и жизнь, и боль.

Я уставилась на высокий потолок с мощными темными балками и попыталась вспомнить, где я и как сюда попала, а подняв пушистую и когтистую руку, еще и разобраться, кто я. Тем не менее, странный вид моих конечностей заставил соображать гораздо быстрее. Скоро я восстановила цепочку событий и тяжело, тоскливо вздохнула, признав, что хвост, крылья, когти, воины с мечами, полуорки с топорами и средневековый замок — жестокая реальность и правда моей новой жизни. И с ней придется смириться. Еще раз тяжело вздохнула, потому что, кроме противной слабости, меня мучил нешуточный голод, как будто сто лет не ела.

Перевернулась на другой бок и чуть не подпрыгнула от неожиданности. Сидя на стуле рядом с моей кроватью, свесив голову на грудь, мерно посапывал мужчина в средневековых одеждах. Видимо, мой сон караулит. Ну-ну, спи, сторож. Я решила его не будить и воспользовалась возможностью тщательно осмотреть комнату, которая была украшена гобеленами с изображением драконов, рыцарей и прекрасных дев с цветами, и освещена только свечами, стоящими в паре канделябров.

Я не испытывала страха, словно он напрочь сгорел вместе с полуорками. Лежа на широкой мягкой кровати с раздвинутым балдахином, медленно, спокойно скользила взглядом с предмета на предмет и, наконец, остановилась на круглом столе, заставленном едой, возле которого сидел еще один мужчина в длинном, потрепанном, черном балахоне. Он не спал и, как только почувствовал мой взор, всем телом подался ко мне, тем не менее, не вставая со стула.

Скорее всего, второй сторож просто побоялся напугать меня резкими движениями. Я с интересом рассматривала его высокую фигуру. Из-за безобразного одеяния он казался скорее тощим, чем стройным. Черные с седыми висками волосы были до плеч, а глаза — темными и тревожными с синяками от усталости. Взгляд умудренного опытом пожилого человека не гармонировали с довольно молодым лицом, и мне почему-то стало не по себе от этого несоответствия.

Мужчина нахмурил высокий благородный лоб и еще пристальнее уставился на меня. Медленно поднялся и неторопливо подошел, всем своим видом показывая, что у него добрые намерения. Он встал с другой стороны кровати, видимо не желая тревожить спящего, и мягко, тихо заговорил на непонятном мне языке.

Я минуту-другую слушала его плавную речь, а потом пожала плечами и при помощи мимики и обычных жестов продемонстрировала, что не понимаю, о чем речь. Он помолчал, а потом снова заговорил, но уже, похоже, на другом языке. В результате «переговоров» со мной Балахон перебрал не менее пяти языков с тем же результатом. В конце концов он недовольно и раздраженно поджал губы.