Альмира Рай - Бри

Я снова хихикнула и кивнула.

— Иногда мне кажется, что тебя совсем нельзя сломить, — продолжил Мур, выводя пальцем узоры по моему животу. — Мне даже интересно, где твой предел.

— То есть ты хочешь проверить? — насторожилась я.

Кит закатил глаза и ущипнул меня за сосок. Я зашипела и проделала то же самое с его телом. Наглый котяра зло зыркнул в мою сторону и снова ущипнул. А потом я. А потом мы вместе хохотали и перекатывались на постели, пытаясь кусать и щипать за все, до чего дотягивались. До тех пор, пока Китан не навалился сверху и не закрыл мой рот поцелуем. Вот тогда не до смеха стало.

Когда он отстранился, я навела фокус и увидела перед собой самого прекрасного во всей Вселенной мужчину. А он смотрел на меня так, будто знал, о чем я думаю, и ужасно по этому поводу радовался. За это мне захотелось укусить его снова. Но Мур не дал и, перекатившись на спину, увлек меня за собой, пристроив на своей груди.

— Это я в маму, — призналась я. С ним было так легко и хорошо, что я и не заметила, как начала говорить и говорить, рассказывая больше, чем кому-либо когда-либо.

— Я очень на нее похожа во всем. И внешне, и по характеру. Она была очень сильной, всегда из любой ситуации могла найти выход. Она была моим миром.

— А дедушка с бабушкой? — поинтересовался Кит. — В досье лишь сказано, что они погибли, когда тебе было пять.

— Рабство отменили, — мрачно произнесла я, — но рабы остались. В первые десятилетия после революции канцлер распределил всех рабов на производства по округам. Он пояснял это тем, что невольники привыкли выполнять приказы и морально им будет сложно ступить в независимую жизнь. Потому каждый получил работу в принудительном порядке. Моих дедушку с бабушкой отправили в Экспериментальный округ на закрытое производство, когда мне было два. Связи с ними не было, но раз в месяц мама получала письмо. Они жаловались, что зарплаты едва хватает на пропитание. Жилье и одежду предоставляла империя. То есть фактически это ничем не отличалось от рабства. Они так и не обрели свободу. Единственный плюс нового режима состоял в том, что маму оставили в покое. Она устроилась сразу на три работы, чтобы мы могли снимать захудалую квартирку. Днем я ходила в сад, а ночью за мной присматривала пожилая соседка. В те минуты, когда мама была рядом, я ощущала себя самым счастливым ребенком. А когда мне исполнилось пять, пришло известие о смерти дедушки с бабушкой. Они даже не прислали нам прах. Ничего не осталось в память.

Я затихла, а Мур прижался губами к моему лбу и погладил по волосам. От него исходило столько тепла, что я буквально тонула в нем.

— Почему ты никогда не хотела найти его? — тихо спросил он. — Ты думала об этом?

Не хотелось портить момент неприятными мыслями об отце. Тяжело вздохнув, призналась:

— Да. Я была глупым, напуганным и всегда одиноким ребенком. Конечно, я хотела чуда. Чтобы явился папочка, а мамочка его простила, и мы бы вместе уехали из трущоб. Мама его ненавидела. Такой лютой ненавистью, что каждый раз, когда кто-то о нем упоминал, она зверела. А я так редко ее видела, что не хотела разочаровывать.

Китан молчал, но не переставал гладить меня. А мне захотелось рассказать все остальное. Не для того, чтобы он меня пожалел… А может быть, как раз и для этого.

— В ту ночь, когда погибла мама, перед аварией у нас состоялся разговор. Соседский мальчик довел меня, и я выказала маме недовольство по поводу того, что у меня только две полоски на штрихкоде и даже не внесена информация об отце. Я сказала, что уже достаточно взрослая для того, чтобы принимать решения. И что хочу видеть его. Тогда я впервые в жизни увидела, как она плачет. Мама рассказала их историю. Она никогда его не любила, а он был из тех, для кого «нет» не ответ. Я получилась в результате насилия, но мама все равно меня обожала, потому что я была ее маленькой копией. Уже за это я ненавижу отца, понимаешь?

Мур застыл и коротко кивнул.

— Я знаю, что ты знаешь, кто он. Результаты теста уже давно должны были прийти.

— Я принял решение не говорить тебе, — выдал он и напрягся еще больше, будто ждал моей реакции.

Когда речь заходила о биологическом отце, мне было трудно делать безразличный вид. А с Китаном это еще и невозможно ввиду его обостренного чутья.

— Ты тоскуешь по нему, но в то же время искренне ненавидишь, — безошибочно обозначил он.

Я вздохнула. Это было сложно, но мне все же захотелось объяснить.

— Мама тогда рассказала, что связывалась с ним. Впервые она нашла его, когда мне едва исполнилось три года. Ее родителей увезли, и она осталась одна со мной на руках. Она была в отчаянии и обратилась к нему за помощью. Но отец отказался давать денег, он не признал меня, потребовал предъявить тест ДНК. У мамы, естественно, не было возможности сделать тест. А еще она была гордой и принципиальной, поэтому просто ушла. С ненавистью, естественно.

Мур хмыкнул и погладил меня по щеке.

— А потом через несколько лет он заявился сам. Знание, что у него, возможно, имелся ребенок, не давало ему покоя. Мне было шесть. Тогда мама привыкла к жизни без помощи. К тому же у нее появился ухажер, которого я, кстати, терпеть не могла. Их было пять за все годы, и всех я тайно ненавидела, а иногда и в открытую.

Китан улыбнулся и покачал головой.

— Ты страшна в ненависти! — изрек он.

— Да! — подтвердила я с кровожадной ухмылкой. — Так или иначе, но мама не пустила отца на порог и соврала, что я все-таки не его. Но тот опять потребовал подтверждения. И мама, увидев, сколько упорства было в его взгляде, испугалась, что он заберет меня. А ведь он запросто мог. Кажется, он был состоятельным и имел связи с правительством. В ту же ночь мы собрали вещи и сбежали в другой округ. Когда мне было десять, я сильно заболела воспалением легких. Нужен был постоянный уход и дорогие медикаменты. Маме пришлось бросить работы и отдать все сбережения. Но и этого не хватило, тогда она опять…

— Нашла его, — закончил Китан. — А он не помог?

— Нет, — горько усмехнулась я. — Он не помог. Он вообще отказался ее выслушать. Она пришла в его роскошный дом, где проходил какой-то новомодный прием, и наткнулась на охрану. Они передали отцу, что мама ждет его, но он не вышел. А еще приказал вышвырнуть ее подальше от приличного общества.

Я затихла, Китан тоже молчал. Ненависть — все, что я испытывала к отцу все эти годы. Слова встали комом в горле, и я не смогла продолжить. В ту ночь, когда погибла мама, мы сильно повздорили. Она пыталась объяснить, что такой человек, как отец, не достоин моей любви. Что мне пора повзрослеть и перестать строить иллюзии на его счет. Мы из разных кругов. Он породистый, а мы дворняжки, и чуда не произойдет. А я кричала, что она никогда не пыталась достаточно хорошо, чтобы заинтересовать его остаться с нами. В каком-то роде я была права. Но она лишь опустилась на стул и тихо прошептала: «Я никогда его не любила». В тринадцать лет я мало знала о любви. Я вообще мало чего понимала в отношениях, для меня это не было хорошим оправданием. «Никогда не любила» звучало так эгоистично. А что, если он любил? Если не ее, то, возможно, меня? Тогда я думала об этом и высказала маме все в лицо. А она ведь у меня сильная и непоколебимая. Гордо подняла голову, встала и заявила, что прямо сейчас отвезет меня к нему. Когда я услышала это, очень испугалась, что она отдаст меня, бросит, ведь я совсем не этого добивалась. Но мама вошла в образ, и моя мольба не возымела должного эффекта. Она взяла машину у своего нового дружка и повезла меня к отцу через два округа.